– Цисты у нас, разумеется, есть. Но наши специалисты ничегоне могут сделать с ними. Они слушались только вашего прапрадеда, – звучал рядомровный, глухой голос господина Хота, – профессор Свешников не случайно всезавещал вам. Вы должны продолжить исследования и довести дело до конца. Спешитьне надо. Времени довольно. Все необходимое будет в вашем распоряжении.Оборудование, подопытные животные и люди в любом количестве. Вы введетепрепарат сначала себе, потом мне, когда сочтете это возможным. Но, надеюсь, выпонимаете, Софи, что у вас не останется права на ошибку.

– Вы убьете меня, господин Хот?

– Нет, зачем? – Он улыбнулся и тронул ее пальцы. – Разве мызвери, злодеи? Ошибка будет означать, что вы не выдержали испытания и не сумеливойти в круг посвященных. Кто пытался, но не сумел, у того нет пути назад. Онуже не может вернуться в профанический мир, вести жизнь добропорядочного тихогообывателя. Он превращается в кохоба.

Москва, 1918

Конечно, следовало заранее предупредить МихаилаВладимировича об инсценировке, сказать, что нет никаких пуль, только переломплечевой кости. Но несколькими словами не объяснишь, а времени совсем неоставалось.

«Я сделал, что мог. Дальше – его выбор, – думал Федор. – Онсправится, он все поймет и не станет задавать лишних опасных вопросов».

Федор не знал, хорошо или плохо, что вождь беседует сМихаилом Владимировичем один на один. Впрочем, какая разница? Вождь сразувыставил Федора вон, велел быть рядом с Крупской. Она правда в последние днивыглядела скверно.

В маленькой столовой пил чай Бонч-Бруевич. Федор закрылокна, но запах все равно проникал в комнату.

– Неужели нельзя было сделать все как-то, мгм,интеллигентней? – пробормотал Бонч, расколол в кулаке сушку и бросил наблюдечко. – А что, Федор, как вы считаете, опыты профессора Свешникова поомоложению имеют реальную перспективу? Или это очередные мифы? Вы ведь работаливместе с профессором несколько лет.

– О перспективе пока рано судить. Михаил Владимировичотличный хирург и диагност. Он изучает мозг, железы, органы кроветворения, –Федор говорил и тревожно поглядывал на Крупскую.

После покушения она пребывала в тяжелой депрессии, почтиничего не ела, бродила по квартире, мрачная, непричесанная, часто принималасьрыдать. Агапкин пытался понять, известно ли ей и Марии Ильиничне, что покушениебыло всего лишь инсценировкой, поспешной и грубой. Единственная травма, которуюполучил вождь, – перелом плечевой кости.

Сказать правду этим двум женщинам мог только сам вождь.Никто другой бы не решился. Случайную оговорку Свердлова «у нас с Ильичем всесговорено» Крупская, конечно, не пропустила мимо ушей, запомнила. Но задала лиона после этого прямой вопрос вождю и что он мог ей ответить, Федор не знал.

Внешне все выглядело совершенно естественно. Ильич лежал илисидел в кресле, бледный, слабый, левая рука загипсована, шея перевязана.Приходили врачи, все те же – Семашко, Обух, Минц, Розанов. Больной раздражался,разговаривал с ними сухо и язвительно, иногда позволял осмотреть себя. Осмотрыэти были простой формальностью. Газеты печатали подробные бюллетени о состоянииздоровья вождя, врачи ставили под ними свои подписи. «Температура 36,9. Общеесостояние и самочувствие хорошее. Непосредственная опасность миновала.Осложнений пока нет»; «Чувствует себя бодрее, глотание совершенно свободно ибезболезненно»; «Спит спокойно. Пульс 104. Температура 36,7».

Утром первого сентября привезли рентгеновский аппарат, вразобранном виде, в ящиках, с трудом втащили на третий этаж, потом долгособирали в кабинете. Вместе с аппаратом явился Яков Юровский. По первой своейпрофессии палач был фотографом. Он забрал пленки, проявлял их сам.

Пуля в шее поместилась точно на месте липомы. Но другая пуляобозначилась несоразмерно высоко над плечевым суставом, над мягкими тканями, ане внутри. Федор сразу заметил это, однако ничего не сказал. Разве можнообращать внимание на мелочи, когда происходит чудо, творится великий миф? Гениймировой революции, апостол вселенского коммунизма, пролил свою бесценную кровьво имя счастья всех трудящихся и воскрес чудесным образом.

– Федор, может быть, вы объясните мне, откуда этот ужасныйзапах? – спросила Крупская.

– Видите ли, Надежда Константиновна, дело в том, что, –промямлил Агапкин, глотнул остывшего чаю, разгрыз сушку, – а вы как себячувствуете?

– Ну, так в чем же дело? – сурово повторила Крупская.

К счастью, в этот момент зазвонил телефон. Крупская хотелавзять трубку, но Бонч опередил ее.

– Это вас, – сказал он Федору, – с поста охраны.

Дежурный сообщил, что за товарищем Агапкиным приехал автомобиль,ждет у Спасских ворот. Надежда Константиновна вдруг выхватила трубку у Федораиз рук.

– Товарищ дежурный, с вами говорит Крупская! Что происходит?Чем так пахнет?

Несколько минут она молча слушала. Лицо ее покрывалоськрасными пятнами.

– Ладно, пусть, – прошептал Бонч и безнадежно махнул рукой,– все равно узнает. Завтра это уже будет в газетах. Нет, все-таки можно былопроделать все как-то цивилизованней, интеллигентней.

Автомобиль за Федором прислал Матвей Леонидович Белкин.Предстояло очередное ночное свидание с Бокием.

– Я должен идти, – сказал Федор.

– Подождите немного, умоляю, посмотрите на нее! Я один несправлюсь! – панически зашептал Бонч.

Смотреть на Крупскую было действительно страшно. Товарищдежурный не решился врать жене вождя, его никто не предупредил, и он спокойносообщил ей, что в Александровском саду, в бочке, товарищ Мальков и товарищДемьян Бедный облили бензином и сожгли труп казненной Каплан, которая стрелялав Ильича.

Крупская бросила трубку, тяжело опустилась на пол в углустоловой. Плечи ее тряслись, лицо стало мокрым от слез.

– Как они могли! Казнить своих товарищей, революционеров!Подло, мерзко!

Агапкин принялся готовить микстуру.

– Надежда Константиновна, умоляю, успокойтесь, – тупоповторял Бонч, морщился и ломал одну за другой сушки влажными, дрожащимируками.

– Расстрелять без суда революционерку, каторжанку! И непохоронить по-человечески, облить бензином, сжечь в бочке, прямо тут, натерритории Кремля! Товарищ Мальков на пару с пьяницей Демьяном, два палача.Этого даже царские сатрапы себе не позволяли! Немыслимо! Какой стыд, какоебезобразие!

– Но она ранила Ильича, она хотела убить его, – мямлил Бончи конфузливо прятал глаза.