Бокий загасил очередную папироску и нервно отбил дробьпальцами по скатерти.

– Это оскорбительно для Ильича. Вы знаете, какой онзамкнутый, закрытый человек, как не выносит постороннего вмешательства в своюличную интимную жизнь. Одно только предположение, что он когда-то могзаразиться этой мерзостью, делает его больным. Он нервничает. А слухи ползут,ползут.

– Анализ спинномозговой жидкости мог бы прекратить слухи рази навсегда.

– Это очень болезненная и рискованная процедура. Делать еелишь ради того, чтобы кому-то что-то доказать, глупо и бессмысленно. Здесь, вРоссии, он презирает врачей, не доверяет им. Беда в том, что каждое очередноеобщение с кремлевскими светилами только обостряет это недоверие.

– Я тоже врач, – заметил Федор и добавил совсем тихо: –Несколько часов назад по просьбе Владимира Ильича я привез к нему профессораСвешникова.

Бокий отнесся к новости вполне спокойно и даже воодушевился:

– Вот как? Ну-ка, расскажите.

– Пока нечего рассказывать. Я уехал на встречу с вами,Михаил Владимирович еще оставался там, в кабинете. Они беседовали наедине.

– Любопытно. Многое бы я отдал, чтобы присутствовать приэтой беседе, – пробормотал Бокий, – ну а в каком качестве Ильичу понадобилсяпрофессор? Он хотел, чтобы Свешников осмотрел и проконсультировал его илизаинтересовался таинственным открытием?

– Не знаю, – честно признался Агапкин, – кажется, и то идругое. Впрочем, об открытии пока говорить рано, я уже объяснял много раз…

– Погодите! – перебил Бокий, – Вы привезли Свешникова вКремль, стало быть, он теперь тоже посвящен?

– Ну, я думаю, самим фактом приглашения Владимир Ильичвыказал профессору Свешникову большое доверие. Владимир Ильич не мог неучитывать…

– Мог! – крикнул Бокий. – Вы знаете, как плохо ему сейчас, унего блестящая память, но иногда он бывает поразительно забывчив и рассеян. Емупосле всех страданий захотелось надежды, помощи. Он устал. Он не подумал.Послушайте, вы уверены в вашем профессоре? Вы за него ручаетесь?

На веранде было прохладно, однако Федора бросило в жар.

– За Михаила Владимировича я ручаюсь как за самого себя, –произнес он, надеясь, что в тусклом свете не видно, как пылает его лицо.

– Профессор никогда не выказывал сочувствия нам. Дочь его,Татьяна Михайловна, позволяет себе довольно едкие замечания в адрес новойвласти, об этом уже не раз поступали сигналы из больницы, из университета. Мужее, полковник Данилов, непримиримый наш враг.

– Он больше не муж ей! – внезапно выпалил Федор и даже неудивился, как легко сорвалось это с языка.

– Откуда у вас такая информация? – спокойно и деловитоспросил Бокий.

«Из глубины моей души, из солнечного сплетения, из самогоцентра мозга, из моей тоски, любви и отчаяния, вот откуда информация, – подумалФедор. – Господи, помоги правильно соврать, чтобы никто не пострадал!»

– Потапов, приятель старшего сына Михаила Владимировича,покойного Володи, появлялся в Москве в конце мая. Он рассказал, что виделся сДаниловым.

– Где?

– Он не сказал. Он был здесь нелегально, по каким-то своимделам. Он сообщил мне, что у полковника шуры-муры с фронтовой сестроймилосердия, – быстро произнес Агапкин и подумал: «Что за чушь я несу! Сочиняюна ходу, импровизирую. Болтаю, как грязный сплетник!»

Можно было валить все на Потапова, он погиб в июне. Федордействительно встречался с ним в мае. Бывший студент-философ, бывший приятель покойногоВолоди, однажды поздним вечером пришел к профессору, нервным шепотом сообщил,что занимает высокий пост в Союзе защиты родины и свободы и осуществляет связьмежду Савинковым и Московским центром, антибольшевистской организацией, страшносекретной и невероятно могущественной. Ноздри его были разъедены кокаином, рукитряслись. Когда он снял рваную студенческую фуражку, стало видно, что волосыего шевелятся от вшей.

Его накормили, отдали ему какую-то старую одежду, оставшуюсяот Володи. Он вздрагивал от каждого звука, косился по сторонам, говорил, что заним следят агенты ЧК. О Данилове он не рассказывал вовсе, наоборот, спрашивал,нет ли о нем вестей, нельзя ли как-нибудь с ним связаться и через него найтиконтакты с генералом Алексеевым.

Ушел Потапов так же внезапно, как появился, а через неделю вдверь постучала изможденная оборванная старушка, мать Потапова, и попросилапомочь похоронить Гришеньку. Он выпрыгнул из окна седьмого этажа, разбилсянасмерть. Средств у нее нет совершенно.

– Шуры-муры? – Бокий тихо хмыкнул. – Ну что ж, на войне этоне редкость. Вряд ли стоит придавать этому столь серьезное значение.

– Стоит! – крикнул Агапкин. – Вы не понимаете, у них всеиначе, Таня, если узнает, не простит, полковнику это отлично известно. Вам нетсмысла брать ее в заложницы, совсем невыгодно! Если с Таней что-то случится,Михаил Владимирович не сможет работать, ставить диагнозы, лечить, оперировать,и препарата никогда вы не получите!

Какая-то пружина сорвалась. Он держался долго. И вот теперькричал, правда, хрипло, чуть слышно. Голос у него сел, видно, продуло воткрытом автомобиле.

– Успокойтесь, никто ее не тронет. – Бокий скрутил очереднуюпапиросу и протянул Федору. – Выпейте чаю, покурите. Сколько вам лет?

– Вы же знаете, двадцать восемь.

– Знаю. Но все не могу поверить. Вы похожи на гимназистаседьмого класса, особенно сейчас, когда врете так пылко, так неосторожно ибеспомощно.

* * *

Зюльт, 2007

– В супермаркет пойду завтра, – заявила Герда, – к ужинузакажете пиццу из итальянского ресторана, ничего страшного, от одного разажелудок не испортите. Только больше будете ценить домашнюю еду. На завтракприготовлю омлет. Осталось еще четыре яйца и немного молока.

– Герда, что случилось? – Данилов развернулся в кресле и потерглаза. – Мало того что вы вернулись без покупок, вы поднялись наверх в уличнойобуви, не сняли пальто.

Герда села на диван, расстегнула верхние пуговицы, размоталашарф, скинула туфли.

– Микки, что означает глаз на носу и кто такая «Гаруда»?

– Может, вы все-таки сначала разденетесь, а потом расскажетемне все по порядку?

– Да, Микки. На этот раз вы правы. Надо переодеться. А,кстати, где господин Зубов? Ему тоже будет интересно послушать.

– Уехал в Гамбург. Вернется вечером.