— Когда я могу начать? — спросила Пакстон, и глазаее засияли.

— Завтра, — с улыбкой ответил главный редактор. Онбоялся, что она не примет их предложений. Многим эта тема уже надоела досмерти. — Я говорю серьезно. На следующей неделе возьметесь за Келли"Мы попробуем устроить с ним встречу. Как только вы с этим разделаетесь, можетелететь в Париж.

Ну как, что скажете?

— Отлично.

Если можно назвать «отличной» перспективу брать интервью учеловека, обвиненного в зверствах войны. Но Пакстон обрадовалась, что у нееостанется время до отъезда. В Нью-Йорке у нее были еще кое-какие дела, помимоинтервью с лейтенантом Келли.

Целый день Пакстон ходила по Нью-Йорку, и се чувства сейчаснапоминали те, которые она испытывала, когда открывала для себя Сайгон: она внимательносмотрела по сторонам, слушала, ощущала запахи. Она рассматривала людей, машины,уличные происшествия. Пакстон купила себе кое-что из одежды — теперь ей надобыть прилично одетой, ведь она становилась «авторитетным лицом», экспертом попроблеме Вьетнама в «Нью-Йорк тайме».

Наконец она вернулась в отель и тогда решилась набрать егономер.

Она села на кровать и, закрыв глаза, едва переводя дыхание,прошептала короткую молитву к Тони, надеясь, что он не будет против.

Ей казалось, что он не стал бы возражать; она почему-то былауверена, что должна это сделать. Пакстон позвонила в Бюро информации, по буквамтрижды произнесла его имя, и наконец ей ответили. Томас Кампобелло. Грейт-Нэк,Лонг-Айленд.

Она набрала номер, раздались долгие гудки, на миг показалось,что никто не ответит, но наконец Пакстон услышала голос.

Говорила женщина.

— Попросите, пожалуйста, миссис Кампобелло. —Странно было думать, что если бы обстоятельства обернулись иначе, так могли бызвать и ее саму; но она не позволяла себе думать об этом.

— Это я, — ответил совершенно нью-йоркский голос,он звучал молодо и очень приятно. И если это не мать Тони, значит, Барбара.

— Миссис Камнобелло? Барбара Кампобелло?

— Да. — В голосе послышалось недоумение. —Кто со мной говорит? — Вдруг это один из тех дурацких звонков, когдазвонят и говорят гадости.

— Я… Я знаю, что мой звонок может показаться странным,но я… («Пожалуйста, не вешай трубку, ну, пожалуйста») Я знала вашего бывшегомужа во Вьетнаме. — Бесконечная пауза, обе женщины молчат, не зная, чтосказать. — Я… мы были добрыми друзьями, и… Тони просил, чтобы я позвонилавам и Джою, если с ним что-то случится. — Это была ложь, — но несовсем. Однажды, поздно ночью, лежа в постели, он попросил Пакстон проведатьего мальчика, если с ним что-то случится.

Правда, о матери мальчика он не упоминал. Но Пакстон решила,что у нее будет больше шансов, если она подключит сюда и миссисКампобелло. — Я не хотела вас беспокоить в такое время, но я прилетела вНью-Йорк…

— Вы были друзьями с ним? — Она почти шептала, неназывая его по имени, как будто само имя было под запретом.

— Мы были… — она не знала, что сказать, — близкимидрузьями… он очень любил Джоя, я уверена, вы это знаете.

— Он не видел его пять лет, — горько сказалаженщина.

Но Пакстон знала больше, чем та ожидала.

— Он не приезжал в Штаты, миссис Кампобелло. Послетого, что случилось… Мне кажется, он просто не мог. — Небольшая толикачувства вины ее не убьет. Прошло почти шесть лет, и она успела родить еще троихдетей, на этот раз от брата Тони. Если она и чувствует за собой вину, то этоуже не имеет никакого значения, лишь бы Пакстон смогла встретиться сДжоем. — Он считал, что Джой счастлив с вами и вашим мужем.

— Да, конечно, — поспешно ответила женщина, и Пакстонпоказалось, что она растерялась.

— Он знает, что случилось с его отцом во Вьетнаме?

— Только что тот пропал без вести. Он время от времениписал Джою, мы никогда не держали ничего от него в тайне. Я отдавала ему всеписьма. — Она как будто старалась обелить себя. — Он оченьрасстроился, когда ему сказали, что отец погиб. Любой ребенок бы такотреагировал. Но он такой тихий, он мало говорит.

А как еще он может себя вести, когда его мать вышла за дядюи он знает, что никогда больше не увидит отца? Пакстон задумалась. Не странноли, что миссис Кампобелло считает, что раз Тони исчез, значит, безусловно,погиб.

— Можно мне поговорить с мальчиком? — Большетолковать было не о чем. — Вы не возражаете?

— Что вы собираетесь ему сказать?

— Что папа любил его. Что я очень ему сочувствую. Егоотец был одним на самых смелых людей во Вьетнаме. Они называли себя"«туннельные крысы», потому что спускались в невероятные туннели, которыепостроили вьетконговцы, чтобы окружить наши войска и южновьетнамскую армию. Можетбыть, мальчик будет гордиться таким отцом, — спокойно сказала Пакстон.

— Да, может быть. Но все-таки… Я должна Спросить мужа.

Как вас зовут?

— Пакстон Эндрюз.

— Вы знали его во Вьетнаме? Вы медсестра или кто?

— Нет. Я была корреспондентом газеты из Сан-Франциско.Сейчас я работаю в «Нью-Йорк тайме» и уезжаю в Вашингтон, потом в Джорджию, ачерез несколько дней в Париж. — Это Пакстон сказала, чтобы произвести нанее впечатление. И это подействовало. А вдруг она напишет о Тони, о его бывшейжене, о сыне… Пакстон не упустила момента, она лишь удивилась, какого чертаТони связался с этой пустышкой? Хотя ведь им только сравнялось по тринадцатьлет, когда они полюбили друг друга, а в восемнадцать они уже поженились — этоего оправдывало. — Я позвоню вам еще, — давила Пакстон.

— Мы позвоним вам сами. По какому номеру вас можнонайти?

— Я остановилась в отеле «Алгонкин» на Манхэттене.

— Я позвоню вам вечером.

— Спасибо. — И затем мягче:

— Обещаю, что постараюсь его не расстраивать. Я простохочу увидеть его… ради Тони, потому что обещала. — В каком-то смысле таконо и было, но она хотела увидеть мальчика и ради себя самой, потому что самабыла частью Тони. Мать Джоя уловила что-то в ее голосе. Она помолчала, затемспросила:

— Вы любили его?

Пакстон молчала еще дольше.

— Да.

И она гордилась этим, однако какое дело до того этойженщине. И все же признание странным образом сблизило их.

— Я тоже любила его когда-то давным-давно. Он былхорошим человеком… хорошим отцом. У нас родилась еще девочка… она умерла… Можетбыть, Тони говорил вам…

— Да, говорил, — мягко сказала Пакстон.

— Думаю, из-за этого у нас все и разладилось. Никто небыл виноват, я говорю о том, что случилось с девочкой. Но все равно, когда яего видела, то все время вспоминала о ребенке. А он еще так убивался, это былоневыносимо… А Томми… с ним мне гораздо лучше.