Он кивнул, обдумывая ее слова.

— У вас нет его фотографий?

Пакстон проклинала себя за то, что ничего не принесла ссобой. Она совсем об этом не подумала.

— Да, есть, но там, в отеле. Я пришлю тебе копии изПарижа.

Он снова кивнул. Он был рад.

— Вы снова поедете во Вьетнам?

— Не думаю.

— Там ведь страшно, правда? — Он придвинулсяближе, зачарованный ею, тем, какая она красивая, и тем, что она знала его отца.Ему больше не с кем было поговорить о нем. Мать всегда вела себя так, как будтодаже упоминать о нем — преступление. А если Джой заговаривал об отце сам,бабушка начинала плакать, и тогда папа Томми выходил из себя. А Пакстон быланастоящим Посланцем отца, и Джой мог говорить с ней, о чем хотел — Да, довольнострашно. — Пакстон улыбнулась. — Но не все время. У нас были ихорошие минуты И он много говорил о тебе, — сказала она, и мальчикпросиял. Ей захотелось приласкать его, погладить.

— Правда?

— Да. Все время. Он показывал мне твои фотографии. Оночень хотел приехать и повидаться с тобой. — Но у него уже нет этойвозможности. Тони погиб в тридцать один, он многое не успел сделать.

— Вы приедете ко мне еще? — спросил Джой снадеждой, придвинувшись наконец настолько, что мог коснуться ее волос, такихпрямых и золотых, совсем не похожих на волосы его матери.

— Я бы очень хотела, если твоя мама и отчим позволят.

Джой скорчил гримасу и прошептал:

— Он на самом деле не отчим, а дядя!

И она прошептала в свою очередь:

— Я знаю! Твой папа говорил мне.

— Он все тебе рассказал, да? — И мальчикзасмеялся. У него появился новый друг, подруга, и такая замечательная. Онаоткинула со лба его волосы и коснулась лица. Она обнимала Джоя, когда в комнатувошла мать.

— Мы прекрасно провели время, — сказала Пакстон,она была благодарна этой женщине за то, что та позволила ей прийти — Я обещалаиз Парижа прислать Джою фотографии его папы.

— Да, — сказал он как бы в подтверждение. Онивышли из комнаты, держась за руки Теперь они могли общаться, не говоря другдругу ни слова. Прежде чем уйти, она обняла его и крепко прижала.

— Помни, как сильно он любил тебя.

Джой кивнул. В его глазах стояли слезы Пакстон прижала его ксебе, вспоминая, что она чувствовала, когда умер ее отец, но Джою ничего этогоне сказала.

— Я позвоню тебе.

— Хорошо.

Только теперь она увидела его отчима, который стоялнеподалеку и пристально смотрел на нее Высокий и темноволосый, он тем не менееничем не напоминал своего брата Он и не подумал подойти и поздороваться, атолько повернулся к Пакстон спиной, вошел в гараж и занялся своими делами.

На прощание Пакстон снова поблагодарила Барбару Кампобелло,поцеловала мать Тони, и они пожелали ей удачи в Париже, как будто давно зналиее.

— Я пришлю тебе фотографии, — снова обратилась онак мальчику.

Он еще долго махал ей рукой, уже после того, как онасвернула за угол, думая о Джое и о том, как печально, что он никогда не увидитсвоего отца.

Стоял прекрасный весенний день, когда Пакстон приехала вПариж. Прошла неделя с тех пор, как она ездила в Вашингтон на встречу спредставителями Пентагона, а потом в Форт-Беннинг, штат Джорджия, где Пакстонбрала интервью у лейтенанта Келли. Эта встреча оказалась короткой, но в то жевремя горькой. Лейтенант Келли превратился в глазах американцев почти что всимвол войны. Этот человек просто потерял контроль над собой и над всемпроисходящим, он стал злым и жестоким из-за того горя, которое видел вокруг. И,как позже поняла Пакстон, ей было жаль его, жаль всех ставших такими, какимстал он, и особенно жаль, что все это случилось. Но Париж начал залечивать еераны. Она снимала хорошую комнату недалеко от Сены, по ночам гуляла одна,размышляя о том, насколько отличается теперь ее жизнь от той, которую она велав Сайгоне.

Здесь она жила уединенно, строго и серьезно, каждый деньходила на мирные переговоры и брала интервью у таких людей, как Киссинджер и ЛеДык Тхо. А в Сайгоне, где временами было очень трудно и даже страшно, ее жизньв каком-то смысле оказывалась счастливее и легче, чем сейчас, когда Пакстонжила лишь воспоминаниями о том месте, которое она больше никогда не увидит, и олюдях, которых она там любила.

Она послала Джою фотографии, и он ответил очень вежливым,аккуратно написанным письмом, в котором благодарил ее.

Время от времени она посылала ему из Парижа открытки.

Через нее проходили все новости из Вьетнама. В октябресписок убитых и раненых с американской стороны стал меньше, чем был до сих пор.Но все же было бы приятнее слышать, что убитых нет вовсе.

Пакстон не раз проверяла по всем каналам, которые смоглаотыскать, нет ли чего нового о пропавших без вести, но о Тони не поступалоникаких новостей. Теперь она уже перестала их ждать, и все же ее не покидало тоже странное чувство. Временами она думала, что это происходит оттого, что длянее он всегда будет жив. Но к концу года ее почти убедили, что все надеждысовершенно беспочвенны.

В ноябре по заданию «Тайме» она снова отправилась вФорт-Беннинг, штат Джорджия, к началу судебного разбирательства по делу Келли.Дело было довольно мрачное, с отвратительными фотографиями, страшнымисвидетельскими показаниями, что в конце концов закончилось обвинительнымприговором.

После суда Пакстон поехала повидать брата, и, как обычно, ейоказалось совершенно нечего ему сказать, а уж из попыток пообщаться с Аллисон ивовсе ничего не вышло.

Затем Пакстон отправилась в Вашингтон, чтобы еще разпроинтервьюировать Киссинджера. После этого она прилетела в Нью-Йорк на встречусо своим редактором, и тогда снова позвонила Джою и встретилась с ним. На этотраз она повела его обедать. Мальчику только что исполнилось девять, и он сталпоходить на Тони даже больше, чем раньше. Они пошли в Мюзик-холл Радио-сити, апотом отправились на совсем по-взрослому обставленный обед. Пакстон повела Джояв бар «Двадцать один», и ему было страшно интересно смотреть на пролетающие надтоловой самолеты. Главный официант узнал ее имя, поскольку оказался ревностнымпоклонником «Нью-Йорк тайме». Так что персонал старался как мог, и в концеобеда Джою даже преподнесли пакет с надписью «Двадцать один».

— Шикарное место, — восхищенно сказал мальчик,явно одобряя ее выбор, и Пакстон ласково улыбнулась, глядя на него. —Думаешь, папе бы здесь понравилось?

Таким был его основной критерий во всем.

— Думаю, ему бы здесь очень понравилось. Мы иногдаговорили с ним о том, как поедем в Нью-Йорк. Или в Сан-Франциско. Там я жилараньше и ходила в колледж.