Наконец в октябре 1972 года в парижских переговорахпроизошел перелом, хотя сначала об этом узнали немногие. 21 октября СеверныйВьетнам принял предложенный проект мирного соглашения, а через пять дней самКиссинджер пообещал, что «скоро наступит мир». Но президент Южного Вьетнамаотказался подписать соглашение, не желая, чтобы северные войска оставались вместах их нынешней дислокации на юге, поскольку опасался, что они снова начнутвоенные действия.

Менее чем через две недели Никсон победил на выборах сбольшим перевесом, а еще через две недели президент Тхиеу предложил шестьдесятдевять поправок к соглашению, которое могло бы принести мир во Вьетнам Пакстонпришла в ужас, как и многие другие известные журналисты. Ситуация снова сталабезнадежной.

Переговоры прервались и снова возобновились в декабре.

Американцы начали массированные бомбардировки военныхобъектов, пообещав, что мирные жители не пострадают. Из Ханоя, однако, далипонять, что переговоры возобновятся только после прекращения воздушных налетов.Бомбардировки действительно прекратили перед Рождеством на один день, и Ханойсразу откликнулся. В самом конце декабря бомбардировки снова приостановили, ипереговоры возобновились. В это время Боб Хоуп в последний раз приехал воВьетнам, чтобы устроить там рождественское представление. Но в этом годуПакстон о нем уже не думала. Она была полностью поглощена парижскими мирнымипереговорами, теперь она получала дополнительную информацию из закрытыхгосударственных источников в Вашингтоне. Самым заметным событием, случившимсяво время рождественского отпуска, Пакстон, пожалуй, назвала бы звонок Джоя изГрейт-Нэк в сочельник. Мальчик сообщил, что у него все нормально, но затемвполголоса добавил, что ему очень ее не хватает. Пакстон растрогалась почти дослез. Она поняла, что стала для Джоя союзником, другом, ангелом-хранителем,которого послал ему отец.

Наконец в январе 1973 года Киссинджер и Ле Дык Тховозобновили в Париже серьезные переговоры, это произошло за день дошестидесятилетия президента Никсона А ровно через неделю посол в СайгонеЭлсворт Бункер безапелляционно заявил президенту Тхиеу, что если тот немедленноне подпишет мирное соглашение, то на помощь США он может больше нерассчитывать.

В результате не прошло и двух недель, как военные действияпрекратились, а 27 января, пять дней спустя, умер Линдон Джонсон, и РичардНиксон обратился к северо-вьетнамскому руководству с просьбой немедленногоосвобождения всех американских военнопленных. В ответ он пообещал в течениешестидесяти дней, начиная с марта, вывести из Вьетнама американские войска.Пакстон, живя в Париже, прислушивалась к этим новостям с некоторым недоверием,но про себя молилась о том, что, может быть… может быть, если отпустят пленных,кто-то из них сможет что-нибудь рассказать о Тони. И тогда она по крайней меренаконец поверит, что он погиб. Неизвестность оказалась ужаснее самых плохихизвестий. За три года бесплодного ожидания Пакстон вконец измучилась. Крометого, она прекрасно понимала, что вечное ожидание, вечная надежда слишкомтяжелы и для Джоя. Он все время тосковал по отцу, которого не было рядом и,очень вероятно, никогда не окажется, вместо того чтобы привыкать к новому отцу,каким бы недостойным тот ни был (теперь Пакстон знала это наверняка, несмотряна то что этот человек — брат Тони). Он затаил злобу на мальчика, какподозревала Пакстон, именно потому, что чувствовал себя виновным, а также ипотому, что миссис Кампобелло оказалась не столь богатой, как он предполагал,когда начинал ухаживать за ней. И вот теперь он вымещал свою досаду насобственном племяннике, которого лишил отца.

5 февраля 1973 года официально объявили, что во времявьетнамской войны погибли 57 597 человек. Думать об этом было мучительно,Пакстон не могла не вспоминать о Питере, о, ';

Билле, о Гони. А когда стало известно, что первые пленныебудут освобождены 12 февраля, Пакстон легла на кровать и горько заплакала,думая о том, что будет значить этот день для самих этих людей, для их жен идетей — день, когда они вновь обретут свободу и ужасы войны, потери и мукиуйдут в прошлое, г Пакстон по-прежнему находилась в Париже: писала, работала нетолько над статьями для «Тайме», но и над книгой о Вьетнаме, которую покляласьсебе написать за три года. Затем в один прекрасный день позвонил редактор изНью-Йорка и по-; — " просил ее слетать на военном самолете в Манилу.

— Но почему? Почему я? — хотела крикнуть Пакстон.Ей потребовалось много месяцев, чтобы она перестала видеть по ночамискалеченных детей, плетущихся по улицам Сайгона. Теперь возвращались домойпленные, полные самых ужасных, кошмарных впечатлений, люди, перенесшиенечеловеческие муки. Почему она должна снова вернуться к этому? Наконец онаперестала тосковать по Вьетнаму, не скучала больше по фантастической зелени, позапаху дыма на рассвете. И эти люди требуют, чтобы она снова вернулась к этому,оживила эти забытые наконец воспоминания. Они ведь проснутся, лишь только онавновь увидит тех, кто был там.

Пленных везли на аэродром в Кларк-Филдс на Филиппинах. УПакстон оставалось два дня на раздумья.

— Это приказ или просьба? — поинтересовалась она.

В Париже была полночь. Они всегда звонили из Нью-Йорка всамом конце рабочего дня.

— В некотором смысле и то, и другое, — мягкоответил редактор, и Пакстон вздохнула. Итак, кошмар начинается снова. Надежда.

Молитвы. Горячее желание, чтобы нашелся тот, кто его видел.

— Хорошо, — сказала она, немного помолчав. —Я еду.

— Мы ценим этот поступок.

По правде сказать, редактор заранее был уверен, что онасогласится. Пакстон не могла оставаться в стороне, когда речь шла о Вьетнаме.Да и никто не мог. Вьетнам вошел в сердца, в души. Это напоминало постояннуюноющую боль, которая, даже притупившись, все равно дает о себе знать. Но нетолько боль — печаль… радость… привязанность.

Пакстон полетела из Парижа в Западную Германию, в Висбаден,где пересела на самолет, летевший в Манилу. Она прибыла туда за восемь часов доприбытия пленных. На аэродроме стояла толпа, состоявшая из их жен и детей, иПакетом сразу Же окунулась в атмосферу ожидания, начала делать заметки,разглядывала окружавшие ее лица, смотрела на детей, которые едва помнили своихотцов. Было очевидно, что все они очень много пережили. Она сама прекраснопонимала, каково это, и потому вглядывалась и вслушивалась с неослабевающимвниманием. И вот теперь ей наконец показалось, что она начинает понимать — Тонибольше нет. И не важно, что она ощущала все эти годы в глубине души, теперь уженикакой надежды не оставалось. Она знала это, была совершенно уверена — норассудком, не сердцем. Так она и сказала Джою.

Но женщины вокруг говорили о другом — они выжили в течениеэтих лет благодаря фотографиям, обрывкам новостей, слухам, рассказам случайныхлюдей, которым удалось вырваться раньше, как тем пятерым солдатам, которыесбежали из плена два года назад. Эти женщины знали, что их мужья живы, время отвремени они получали подтверждения и только благодаря этому смогли вынестимуки. Они дождались своих мужей, и это другой вопрос, какими эти мужьявернутся, что осталось в них от людей, которыми они когда-то были.