Вонючий отпустил веревку. Лютик бессильно повалился наземлю, но упал так, что видел, как парень с фонарем встал у дверцы, а вонючий,выхватив длинный нож, притаился с другой стороны. Сквозь щели в доскахпросвечивали огоньки борделя, поэт слышал доносящиеся оттуда гул и пение.

Дверца скрипнула и раскрылась, там стояла невысокая фигура,обернутая плащом, в круглой, плотно прилегающей к голове шапочке. Посленедолгого колебания женщина переступила порог. Вонючий подскочил к ней, сразмаху пырнул ножом. И тут же упал на колени, потому что нож, не встретивсопротивления, прошил горло фигуры словно клуб дыма. А фигура действительнобыла клубом дыма, который уже начал рассеиваться. Но прежде чем успелразвеяться, в свинарник вступила другая фигура, нечеткая, темная и гибкая, какласочка. Лютик увидел, как, кинув плащ в фонарщика, она перескочила черезвонючего, увидел что-то блестящее у нее в руке, услышал, как вонючий заперхал изавизжал. Второй верзила выпутался из плаща, вскочил, замахнулся ножом. Из рукитемной фигуры с шипением вырвалась огненная молния, с жутким хрустом разлилась,словно горящее масло, по лицу и груди верзилы. Парень дико заорал, свинарникзаполнился отвратной вонью горящего мяса.

И тогда напал Риенс. Брошенное им заклинание осветило тьмуголубым блеском, в котором Лютик увидел стройную женщину в мужской одежде,странно жестикулирующую обеими руками. Увидел лишь на секунду, потому чтоголубой свет резко оборвался в грохоте ослепительной вспышки, а Риенс, бешеновзревев, отлетел назад, рухнул на деревянную перегородку, с треском разломавее. Женщина в мужской одежде прыгнула следом, в ее руке мелькнул кинжал.Помещение снова заполнилось светом, на этот раз желтым, бьющим из горящегоовала, неожиданно возникшего в воздухе. Лютик увидел, как Риенс вскочил сглинобитного пола и, прыгнув в овал, мгновенно исчез. Овал потускнел, но преждечем погас совсем, женщина успела подбежать и крикнуть что-то непонятное,протянув руку. Затрещало и загудело, угасающий овал на мгновение вскипелбурлящим огнем. Издалека до Лютика долетел нечеткий звук, очень напоминающийкрик боли. Овал полностью погас, свинарник опять погрузился во тьму. Поэтпочувствовал, что сила, зажимающая ему рот, исчезает.

– На помощь! – завыл он. – Спасите!

– Не трясись, Лютик, – сказала женщина, опускаясьрядом с ним на колени и разрезая путы пружинным кинжалом Риенса.

– Йеннифэр? Ты?

– Надеюсь, ты не станешь утверждать, будто забыл, как явыгляжу? Да и мой голос, я думаю, ты тоже не успел забыть. Встать можешь? Неполомали тебе костей?

Лютик с трудом поднялся, застонал, растер затекшие плечи.

– Что с ними? – указал он на лежащие на полу тела.

– Проверим. – Чародейка щелкнула кинжалом. –Один должен жить. У меня к нему есть несколько вопросов.

– Вон тот, – трубадур остановился околовонючего, – кажется, жив.

– Не думаю, – равнодушно заметила Йеннифэр. –Я перерезала ему дыхательное горло и сонную артерию. Может, в нем что-то еще итеплится, но это уже ненадолго.

Лютик вздрогнул.

– Ты перерезала ему горло?

– Если б по врожденной осторожности я не выслалавпереди себя фантома, то здесь лежала бы я. Осмотрим второго… Надо же! Глянь,такая дылда, а не выдержал. Жаль, жаль…

– Тоже мертв?

– Не вынес шока. Хм… Немного пережарила… Смотри, дажезубы обуглились… Что с тобой, Лютик? Рвать будет?

– Будет, – невнятно ответил поэт, согнувшись иприпав лбом к стене.

– Это все? – Волшебница отставила кубок,потянулась к вертелу с цыплятами. – Нисколько не приврал? Ничего неупустил?

– Ничего. Кроме благодарности. Благодарю тебя,Йеннифэр.

Она взглянула ему в глаза, чуть кивнула, ее черные блестящиелоконы заволновались, водопадом сплыли с плеча. Она сдвинула зажаренногоцыпленка на деревянное блюдо и принялась его ловко разделывать, пользуясь ножоми вилкой. Теперь он понял, где и когда Геральт этому научился. «Хм, –подумал он, – неудивительно, ведь он целый год жил в ее доме в Венгербергеи, прежде чем сбежал, научился множеству фокусов». Лютик стянул с вертелавторого цыпленка, не раздумывая, оторвал окорочок и принялся обгрызать,демонстративно ухватив обеими руками.

– Как ты узнала? – спросил он. – Как тебеудалось вовремя прийти на помощь?

– Я была под Блеобхерисом, когда ты там давал концерт.

– Я не видел.

– Я не хотела, чтобы меня видели. Потом поехала за тобойв городок. Ждала здесь, на постоялом дворе, мне было не к лицу идти туда, кудаотправился ты, в это пристанище сомнительных наслаждений и несомненноготриппера. Однако в конце концов мне надоело. Я кружила по двору, и тут мнепочудились голоса, долетающие из свинарника. Я обострила слух, и оказалось, чтоэто вовсе не какой-то скотоложец, как я вначале подумала, а ты. Эй, хозяин! Ещевина, будь любезен!

– Сей минут, благородная госпожа. Уже лечу!

– Дай того же, что вначале, только, убедительно прошу,на этот раз без воды. Воду я люблю в бане, а не в вине.

– Лечу, лечу!

Йеннифэр отставила блюдо. На косточках, как заметил Лютик,еще оставалось мяса на обед корчмарю и его родне. Нож и вилка, несомненно,выглядели элегантно и модно, но малопроизводительно.

– Благодарю тебя, – повторил он, – заспасение. Этот треклятый Риенс не оставил бы меня в живых. Выжал бы из меня всеи зарезал как барана.

– Согласна. – Она налила вина себе и ему, поднялакубок. – Так выпьем за твое спасенное здоровье, Лютик.

– За твое, Йеннифэр, – ответил он. –Здоровье, за которое отныне я буду молиться при всякой оказии. Я твой должник,прекрасная дама, расплачусь своими песнями, опровергну в них миф, будтоволшебники нечувствительны к чужим страданиям, будто не спешат на помощь посторонним,незнакомым, бедным, несчастным смертным.

– Понимаешь, – улыбнулась она, слегка прищуривпрелестные фиалковые глаза, – у мифа в общем-то есть основания, он возникне без причин. Но ты не незнакомый, Лютик. И не посторонний. Я ведь знаю тебя илюблю.

– Правда? – тоже улыбнулся поэт. – До сих порты удачно это скрывала. Мне даже доводилось слышать, якобы ты не терпишь меня,цитирую, «будто моровую язву». Конец цитаты.

– Было дело. – Чародейка вдругпосерьезнела. – Потом я изменила мнение. Потом была тебе благодарна.

– За что, позволь узнать?