– Давай не будем об этом, – сказала она, играяпустым кубком. – Вернемся к более серьезным вопросам. Тем, которые тебезадавали в свинарнике, выламывая при этом руки в суставах. А как было вдействительности, Лютик? Ты и верно не видел Геральта после вашего бегства сЯруги? Действительно не знал, что после войны он вернулся на Юг? Был тяжелоранен, так тяжело, что разошлись даже слухи о его смерти? Ни о чем таком незнал?

– Не знал. Я много времени провел в Понт Ванисе, придворе короля Эстерада Тиссена. А потом у Недамира в Хенгфорсе…

– Не знал… – Чародейка покачала головой,расстегнула кафтанчик. На шее на черной бархотке загорелась усеяннаябриллиантами обсидиановая звезда. – Ты не знал о том, что, оправившись отран, Геральт поехал в Заречье? И не догадываешься, кого он там искал?

– Догадываюсь. Но вот нашел ли, не знаю.

– Не знаешь, – повторила она. – Ты, который,как правило, знаешь обо всем и обо всем поешь. Даже о таких интимных материях,как чьи-то чувства. Под Блеобхерисом я наслушалась твоих баллад, Лютик.Несколько вполне приличных строчек ты посвятил моей особе.

– У поэзии, – проворчал Лютик, рассматриваяцыпленка, – свои законы. Никто не должен чувствовать себя обойденным иобиженным…

– «Волосы как вороново крыло, как ночная буря… –процитировала Йеннифэр с преувеличенной напыщенностью, – а в глазахзатаились фиолетовые молнии…» Так и было?

– Такой я тебя запомнил, – чуть улыбнулсяпоэт. – Кто вздумает утверждать, что это не соответствует истине, пустьпервым кинет в меня камень.

– Не знаю только, – сжала губы чародейка, –кто поручил тебе описывать мои внутренние органы. Как там было-то? «Сердце еесловно украшающий ее шею драгоценный камень, твердое как алмаз и как алмазбесчувственное. Сердце – острее, чем обсидиан, режущее, калечущее…» Ты сампридумал? Или, может… – Ее губы дрогнули, скривились. – …А может,наслушался чьих-то жалоб и исповедей?

– Хм… – Лютик кашлянул, уклоняясь от опаснойтемы. – Скажи мне, Йеннифэр, когда ты последний раз видела Геральта?

– Давно.

– После войны?

– После войны… – Голос Йеннифэр едва заметноизменился. – Нет, после войны я его не видела. Долгое время… вообще невидела никого. Ну, ближе к делу, поэт. Меня немного удивляет тот факт, что тыничего не знаешь и ни о чем не слышал, и все-таки именно тебя подтягивают набалке, чтобы раздобыть информацию. Тебя это не обеспокоило?

– Обеспокоило.

– Послушай меня, – резко сказала она, ударивкубком по столу. – Послушай внимательно. Выброси эту балладу изрепертуара. Не пой ее.

– Ты о…

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Пой о войне сНильфгаардом. Пой о Геральте и обо мне, нам ты этим не навредишь, но и непоможешь. Ничего не исправишь, ничего не ухудшишь. Но о Львенке из Цинтры непой.

Она оглянулась, проверяя, не прислушивается ли кто из редкихв этот час посетителей корчмы, подождала, пока убирающая со столов девка неушла на кухню.

– Старайся избегать встреч один на один с людьми,которых не знаешь, – сказала она тихо. – С такими, которые для началазабывают передать тебе привет от общих знакомых. Усек?

Он удивленно поднял брови. Йеннифэр усмехнулась:

– Привет от Дийкстры, Лютик.

Теперь уже оглянулся бард. Испуганно. Его изумление было,вероятно, столь явным, а мина столь забавной, что чародейка позволила себеехидно усмехнуться.

– Кстати, – шепнула она, перегнувшись черезстол. – Дийкстра ждет доклада. Ты возвращаешься из Вердэна, и Дийкстралюбопытствует, о чем болтают при дворе короля Эрвилла. Он просил передать, чтона этот раз доклад должен быть деловым, детальным и ни в коем случае нерифмованным. Прозой, Лютик. Прозой.

Поэт, сглотнув, кивнул. Он молчал, раздумывая над вопросом.Но чародейка упредила его.

– Наступают трудные времена, – сказала онатихо. – Трудные и опасные. Грядет время перемен. Печально будет стареть,сознавая, что не сделал ничего такого, чтобы грядущие перемены были быпеременами к лучшему. Верно?

Он кивнул, откашлялся.

– Йеннифэр!

– Слушаю, поэт.

– А те, в свинарнике… Хотелось бы знать, кто они такие,чего хотели, кто их настрополил. Ты убила двоих, но в народе болтают, будто выухитряетесь вытянуть информацию даже из покойников.

– А о том, что некромантия запрещена эдиктом Капитула,в народе не болтают? Успокойся, Лютик. Бандиты наверняка мало чего знали. Тот,что сбежал… Хм… Вот с ним другое дело.

– Риенс. Он чародей, правда?

– Да. Но не очень умелый.

– Однако же сбежал. Я видел, каким макаром.Телепортировался, разве нет? Разве это ни о чем не говорит?

– Именно. Говорит. О том, что кто-то ему помог. УРиенса не было ни времени, ни сил, чтобы отворить висящий в воздухе овальныйпортал. Такой телепорт – не фунт изюму. Совершенно ясно, что его открыл кто-тодругой. Кто-то несравненно более сильный. Поэтому я поостереглась за нимгнаться, не зная, где окажусь. Но послала ему вослед заряд достаточно высокойтемпературы. Ему потребуется масса заклинаний и эликсиров, эффективнозалечивающих ожоги, но в любом случае он на некоторое время останется меченым.

– Может, тебе интересно будет узнать, что оннильфгаардец?

– Думаешь? – Йеннифэр выпрямилась, быстрымдвижением вынула из кармана пружинный нож, повертела в руке. –Нильфгаардские ножи теперь носят многие. Они удобны и сподручны, их можноспрятать даже за декольте…

– Не в ноже дело. Выспрашивая меня, он воспользовалсясловами «битва за Цинтру», «завоевание города» или как-то похоже. Я никогда неслышал, чтобы кто-нибудь из наших так называл эти события. Для нас это всегдабыла резня, не битва. Бойня. Резня в Цинтре. Никто не говорит иначе.

Чародейка подняла руку, внимательно присмотрелась к ногтям.

– Ловко, Лютик. У тебя чуткое ухо.

– Профессиональный перекос.

– Интересно, которую из двух профессий ты имеешь ввиду? – кокетливо улыбнулась она. – Но за информацию благодарю.Ценная вещь.

– Пусть это будет мой вклад, – ответил онулыбкой, – мой вклад в перемены к лучшему. Скажи, Йеннифэр, чего радиНильфгаард так интересуется Геральтом и девочкой из Цинтры?