Я ощутил вдруг ужасную тоску, оторванность ото всех этихлюдей. С другой стороны, мне явственно казалось, что они где-то рядом.

Карты были очень холодными, кончики пальцев у меня совсемзаледенели. Я положил карты на стол, впрочем, не очень охотно. Мне почему-то нехотелось выпускать их из рук.

Но рассматривать в колоде больше было нечего. Остальныекарты оказались обычными. И еще я чувствовал — снова не в силах понять, откудавзялось это ощущение, — что нескольких карт тут не хватает. Но я в жизнине ответил бы на вопрос, каких именно Козырей. И что на них изображено.

От этого мне почему-то стало совсем грустно. Я снова закурили задумался.

Почему я сразу же вспомнил этих людей, едва открыв карты? Ипочему я совершенно не мог вспомнить ничего, с ними связанного? Теперь я зналкуда больше, чем утром, но все это были лишь имена и лица. И практически ничегобольше.

Я не мог, например, понять, зачем все мы изображены наигральных картах. Однако мне страшно хотелось иметь точно такую же колоду. Есливзять Флорину, она сразу же узнает о пропаже и у меня будут неприятности.Поэтому я снова положил карты в секретный ящичек и запер его.

Господи, как я после этого пытался растормошить свою память!Но, увы, безрезультатно.

Пока не вспомнил странное, волшебное слово.

Амбер!

Вчера вечером, услышав это название, я был поражен в самоесердце. Мне было так больно, что потом я старался даже не вспоминать об этом.Теперь же слово «Амбер» манило меня, и я решил выяснить, какие ассоциации ономожет вызвать.

Прежде всего я почувствовал страшную тоску, даже ностальгию.Где-то в самой глубине этого слова — «Амбер» — таилась некая неизъяснимаяпрелесть; оно вызывало смутные воспоминания о власти и победах: власти почтинеограниченной, победах громких и славных. И еще — слово это явно было для меняпривычным, часто произносимым. Я как бы являлся его частью, и, с другойстороны, оно тоже было частью меня самого. Я уже понял, что это названиекакой-то страны, которую я хорошо знал когда-то. Я чувствовал сильное волнение,однако в памяти не возникало никаких картин.

Сколько я так просидел, не помню. Время как будтоостановилось, растворилось в моих воспоминаниях.

Из глубокой задумчивости меня вывел легкий стук в дверь.Потом дверная ручка медленно повернулась, и в библиотеку вошла горничная,Кармела. Ее интересовало, не проголодался ли я.

Мысль была здравая, и я, проследовав за ней на кухню, судовольствием уничтожил половину цыпленка и выпил большую кружку молока. Кофе яприхватил с собой в библиотеку и уже наливал себе вторую чашку, когда зазвонилтелефон.

Мне страшно хотелось самому снять трубку, но потом я решил,что в доме есть параллельные аппараты и, по всей вероятности, ответить лучшеКармеле.

Но телефон продолжал звонить. И я не выдержал.

— Алло, — сказал я, — резиденция миссисФломель.

— Будьте любезны, попросите ее к телефону.

Это был мужчина. Он говорил быстро и, похоже, нервничал.Дышал с трудом, словно запыхался. К тому же в трубке слышались еще какие-тонеясные звуки, шорохи и голоса. Мужчина явно звонил издалека, из другогогорода.

— К сожалению, ее нет дома, — ответил я. — Ейчто-нибудь передать?

— А с кем я имею честь говорить? — спросил он.

Я некоторое время колебался. Но потом все же ответил:

— Это Корвин.

— Боже мой! — воскликнул он и вдруг надолго умолк.

Я уж было решил, что он повесил трубку.

— Алло, алло. — Я даже подул в трубку.

Тогда он заговорил вновь:

— Она жива?

— Конечно, жива! Какого черта! Кто это говорит?

— Ты что, не узнаешь меня по голосу, Корвин? Я —Рэндом! Слушай, я сейчас в Калифорнии. У меня тут неприятности. Я хотелпопросить Флору приютить меня. Ты что, с ней?

— Временно.

— Понятно. Так я могу рассчитывать на твою помощь изащиту, Корвин? — Он еще помолчал и прибавил: — Пожалуйста.

— Разумеется, я постараюсь, — ответил я. — Ноя же не могу решать за Флору, даже не посоветовавшись с нею.

— Так ты за меня заступишься в случае чего?

— Да.

— Тогда ладно. Прямо сейчас попытаюсь вылететь вНью-Йорк. Добираться, видимо, буду кружным путем, не представляю, сколько этозаймет времени. Встретимся, если смогу избежать неверных Теней. Пока. Пожелаймне удачи.

— Желаю удачи, — ответил я.

В трубке щелкнуло, и снова послышались шорохи и отдаленныеголоса.

Итак, нахальный малыш Рэндом попал в беду. Раньше, уверен,меня бы это вряд ли тронуло. Но теперь он мог стать ключом к моему прошлому, даи к будущему тоже. Что ж, попытаюсь помочь ему чем смогу, пока не узнаю от неговсе, что мне нужно. Я уже понял, что между нами не было особенно теплой,братской любви. Но я также знал, что он отнюдь не дурак, никому неприслуживает, весьма находчив и умен, хоть и склонен порой к сентиментальностипо самым неожиданным поводам. С другой стороны, слово его гроша ломаного нестоило, и он с удовольствием продаст мой труп в любой анатомический театр, былабы цена подходящая.

Теперь я достаточно хорошо вспомнил маленького негодяя. Хотябыло у меня к нему и какое-то теплое чувство, может, в связи с прошлымивременами, когда мы еще дружили. Но доверять ему? Никогда! Я решил ничего неговорить Флоре, пока Рэндом не явится сам. Он мог сыграть в моей игре рольприпрятанного в рукаве туза. Или хотя бы валета.

Я налил себе еще кофе и, медленно прихлебывая, размышлял.

Интересно, от кого он бежит?

Явно не от Эрика, иначе он не стал бы звонить Флоре. Ипочему это он спросил, жива ли еще Флора? Не потому ли, что я оказался в еедоме? Неужели она действительно настолько предана Эрику, моему брату, которогоя ненавидел, что все в семье уверены: я непременно и ее убью, если такаявозможность представится? Это казалось весьма странным, но ведь вопрос-то онзадал!

Против кого же они заключили союз? Откуда взялась ненависть,это всеобщее противостояние? И почему, от кого Рэндом должен был бежать?

Амбер!

Вот где ответ на все вопросы.