— Как это — какого? Попасть сюда с Земли!

— Ха. — Лена разве что не сплюнула. — Тоже мне, шок. Вотвернись я обратно, у меня был бы шок.

— Тебе что, тут нравится?

Она даже соизволила обернуться. И покрутила пальцем у виска.

— Ты чего, серьезно? Конечно! Как это может не нравиться?

Некоторое время я плелся следом, изучая стены — металл, пол— решетчатый металл, потолок — металл с белыми плафонами, редкие двери —металлические, закрытые, редкие иллюминаторы — темнота и цветные огоньки. Потомспросил:

— А кем ты была на Земле?

— Таксистом.

— Ага, — сказал я глубокомысленно. — Ага… это многоеобъясняет. Охота за клиентами — из третьего ряда к обочине, дорогой бензин, даеще и некачественный, хреновая машина, дверцу козлы-пассажиры сломали, креслораздавили, платить не хотят, жадобы…

Лена помолчала. Потом спросила:

— А ты кем был?

— Я журналист.

— Теперь уже бывший, — с удовольствием поддела Лена. — Ага.Это многое объясняет. Беготня за капризными знаменитостями, статьи об отдельныхнедостатках нашей жизни, только ни в коем случае не обобщать, немножко «джинсы»— если главный не заметит, перед молоденькими девчонками перышки растопырить:«да меня и „комса“, и „коммер“, и „независька“ к себе зовут, только я по натурефрилансер!», а на самом-то деле — в штат хорошей газеты не берут, а в плохуюидти самолюбие не позволяет… Раза два-три в неделю — надраться с друзьями допоросячьего визга, потом спьяну махать корочкой прессы перед ментами…

— Ну ты и стерва… — пробормотал я, останавливаясь.

Лена сделала еще несколько шагов и тоже остановилась.Повернулась ко мне, с любопытством спросила:

— Чего, все точно?

У меня вдруг резко сменилось настроение. До этого я былобалдевший, слегка похмельный — оттого и взирал на происходящее с удивительнымспокойствием, так восхитившим Инну. А теперь, от злой иронии Лены, меня словнонаизнанку вывернуло.

— Да ты просто провидица, — сказал я. — Может, еще уточнишь,в каком возрасте я девственность потерял?

— Да лет в двадцать, не меньше, — сказала Лена, заставивменя осечься. А потом вдруг достала пачку «Мальборо» и протянула мне. — Будешь?

Я заколебался.

— Как я понимаю, на вашей железяке с сигаретами дефицит?

— Еще какой. Бери, пока угощаю.

Я взял. И, повинуясь порыву, протянул в ответ свою пачку.

— Ну ты и жук, — сказала Лена с чувством. Сигарету взяла, носпросила: — Что, в курсе наших обычаев?

— Откуда бы?

Мы закурили.

— Ну… у нас вроде традиции такой сложилось… если чем-торедким угостить — это просто жест. Ничего особенного не значит. А если в ответугостят и ты примешь — то вроде как теперь дружеские отношения.

— Ох и повезло же мне, — сказал я.

— Это мы посмотрим, повезло или нет. Если мы с тобойзадружимся, то я тебя дрючить стану в три раза сильнее. Оно тебе, в итоге, напользу пойдет… — Лена глубоко затянулась, выдохнула дым вниз. Я заметил, какоблачко втянулось в решетку пола — вот где здесь вентиляция… — Ты не сердись,если задела. У меня… приятель был, журналист. Я про него в общем-то говорила.Вовсе не хочу сказать, что вы все такие.

— Все, может, и не такие, — сказал я. — А вот я такой.Угадала. Только удостоверением перед ментами не машу, плевать они хотели на этоудостоверение.

— А раньше предпочитали не связываться, — сказала Лена. —Мне моего как-то добрые менты на дом привезли. Хохочут, говорят, «забирай, а тоуж больно страшен — в газете обещал пропесочить».

— Как ты сюда-то попала? — спросил я. — Мне казалось, тутмолодежь должна скапливаться. Игроманы.

— Ну а ты сам игроман, что ли?

— Разве что пасьянс разложить.

— Нет, я поигрывала, — сказала Лена. — Я таксерила невсерьез. Так, если деньги нужны — поработаю денек-другой. Водить я любила,почему бы и не поработать. Женщинам и платят всегда лучше. Всю дорогурассказывают, что вовсе не против женщин за рулем, вот только молодые дуры надареных джипах и лимузинах достали, а потом платят не торгуясь. Особенно если сдевушкой едут. — Она усмехнулась. — Но в эту контору случайно зашла. Везлаоттуда одного перца, тот обалдевший какой-то был. И все рассказал, что тамвербуют в звездные пилоты, и вроде как все понарошку, но ощущение какое-тостранное… будто и впрямь. А я потом рядом оказалась, настроение было… так себе.Ну и зашла. Интересно, что другая я об этом всем думает… — Она затянулась впоследний раз, бросила бычок на пол, затушила подошвой и спихнула в щель. —Мусор прямо на пол кидай. Там сразу и вентиляция, и система уборки. Иногда мощностьповышается, пол аж вибрирует. Все куда-то засасывает. Иначе мы бы уже грязью поуши заросли. Никому же не хочется уборкой заниматься, все летать рвутся.

— И ты?

— И я. А чем я хуже? Я хорошо летаю. Пошли, журналюга…

Я не обиделся.

— Пошли, водила…

— Знаешь мое прозвище?

— Какое?

— Водила. Обычно пилот берет себе прозвище. Так удобнее —Лен, Саш, Сереж много… Меня зовут Ленка-Водила. Или просто Водила. Тебе,кстати, тоже придется обзавестись.

— Журналист? — предложил я.

— Долго слишком… — Некоторое время Лена шла молча,хмурилась, покачивала головой, будто отвергая тот или иной вариант. — Акулапера. Акула… Да нет, громко слишком. Смеяться станут. А фамилия твоя? Будем отфамилии плясать, это самый простой выход.

— Сафонов.

— Сафо? — спросила сама себя Лена и прыснула. — Нет, ерундавыходит. Смешно, конечно… Был бы ты грузином, можно было бы звать тебя Сафо.Был бы в этом и здоровый юмор, и созвучие грузинским именам… Фон? Фон-барон…барон фон дер Пшик… — Она вдруг мелодично и негромко напела: — Бай мир бистушейн…

— Это ты чего?

— Песня про барона фон дер Пшика в оригинале… Значит, вотуже два имени на выбор — либо Барон, либо Бай. Хотя — тоже слишком напыщенно.

— Меня в школе звали Валиком, — вспомнил я.

— Почему?

— А я такой был… упитанный.

Лена пожала плечами.

— Да как хочешь. Будешь Валиком.

— Зачем? Я же не к тому! Еще я иногда статьи подписывал «Я.Седой».

— Хотел, чтобы считали пожилым и умудренным опытом? —насмешливо спросила Лена. — Нет уж. Седой у нас есть. И Рыжая есть. И дажеЛысое Колено. Ладно, прозвище само прилипнет. Кстати, а мы пришли.