– Политика, – сказал Фрэнки.

– Да, да, – сказал я.

– Они думают, ты говорил полиция про свой встреча сэтот молодой люди здесь утром.

– Да, да.

– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Хорошо,ты уезжаешь.

– Они тебе что-нибудь еще поручили? – спросил ямаленького испанца.

– Нет, только передать вот это.

– Плохой политика, – сказал Фрэнки. – Оченьплохой политика.

Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент,уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и былочень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Этимальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости вообразить,что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. Отстраха они распаляются, а когда распалятся, им хочется убить кого-нибудь.

Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял напристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел кнему поближе.

– Слушай, – сказал я. – Как бы тебе из-заэтого не попасть в беду.

Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.

– Мой хороший политика, – сказал Фрэнки. Онотвязал причальный трос.

Я помахал Фрэнки, бросившему мне концы, отвел лодку отпристани и направил ее в пролив. Английский грузовой пароход выходил в море, япоравнялся с ним и обогнал его. Он вез большой груз сахару, и вся обшивка унего была ржавая. Какой-то лимонник в старом синем свитере смотрел на меня скормы, когда я проезжал мимо. Я вышел из гавани и миновал Морро и взял курс наКи-Уэст, по прямой на север. Я бросил штурвал, пошел на бак и свернул трос, апотом вернулся и выровнял лодку по курсу, так что Гавана сперва вытянулась закормой, а потом понемногу скрылась из виду, когда между нами встали горы.

Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель «Националь» инаконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению стем днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабыйбриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с запада, так чтоя понял, что течение слабое.

Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин.Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маякуМорро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьмунужное направление и пойду на Бакуранао. Я рассчитал, что при таком течении еек наступлению темноты отнесет как раз на двенадцать миль, к самому Бакуранао, ия увижу огни Баракоа.

Значит, я заглушил мотор и полез наверх, чтобы осмотреться.Только и было видно, что два смака на западе, идущие в порт, и позади белыйкупол Капитолия, высоко поднимающийся над краем океана. На поверхности водыкое-где виднелись желтые водоросли, и в воздухе кружили птицы, но их былонемного. Я посидел немного на крыше рубки, наблюдая, но не увидел никакой рыбы,кроме тех мелких коричневых рыбешек, что всегда снуют вокруг водорослей. Неверь тому, братишка, кто станет уверять тебя, что от Гаваны до Ки-Уэст рукойподать. А у меня весь путь был впереди.

Немного погодя я спустился вниз, и там был Эдди.

– Что случилось? Что случилось с мотором?

– Сломался.

– Что ж ты люк не закрываешь?

– А, черт, – сказал я.

Знаете, что он устроил? Он вернулся на пристань, черезносовой люк забрался в каюту и лег спать. С собой он захватил две бутылки. Онзашел в первый попавшийся bodega[4], купил эти две бутылки и вернулся на лодку.Когда я запустил мотор, он проснулся и сейчас же опять заснул. Когда яостановил лодку в заливе, ее стало слегка покачивать на волнах, и от этого онпроснулся.

– Я знал, что ты меня возьмешь, Гарри, – сказалон.

– К черту в зубы я бы тебя охотно взял, – сказаля. – Ты даже не внесен в судовой журнал. Кажется, ты у меня сейчаспрыгнешь за борт.

– Ты старый шутник, Гарри, – сказал он. – Мы,кончи, в беде должны держаться друг за дружку.

– Это с твоим-то языком? – сказал я. – Да ктоже доверит твоему языку, когда ты хватишь лишнее.

– Я надежный человек, Гарри. Можешь испытать меня,тогда увидишь, какой я надежный человек.

– Давай сюда обе бутылки, – ответил я ему. Я думало другом.

Он вытащил их, и я отпил из той, которая была откупорена, ипоставил обе на пол возле штурвала. Он стоял тут же, и я смотрел на него. Мнебыло жаль его и жаль, что придется сделать то, без чего, я знал, не обойтись.Черт, я ведь помнил его, когда он был еще человеком.

– Что случилось с мотором, Гарри?

– Мотор в порядке.

– А что все-таки случилось? Что ты на меня таксмотришь?

– Братишка, – сказал я, и мне было жальего. – Плохо твое дело.

– Что ты хочешь сказать?

– Я сам еще не все обдумал.

Мы немного посидели, но разговаривать с ним мне больше нехотелось. Раз я уже знал то, что знал, мне было тяжело с ним разговаривать.Потом я спустился вниз и достал духовое ружье и винчестер тридцатого калибра,которые я всегда держал внизу, в каюте, и, не вынимая из чехлов, подвесил ихпод потолком рубки, где обычно мы вешаем удочки, над самым штурвалом, чтобыможно было достать их рукой. Я их держу в длинных чехлах из овчины шерстьювнутрь, причем шерсть обильно пропитана маслом. На судне только так и можноуберечь оружие от ржавчины.

Я проверил насос, поршень духового ружья, несколько разнажав курок, и зарядил ружье. Одну пулю я загнал в ствол винчестера и потомнаполнил магазин. Я достал из-под матраца смит-и-вессон тридцать восьмогокалибра особого образца, который у меня остался от того времени, когда я служилв полицейском отряде в Майами, смазал его, зарядил и прицепил к поясу.

– Что случилось? – спросил Эдди. – Да скажиты, что случилось?

– Ничего, – сказал я ему.

– На кой черт весь этот арсенал?

– Я всегда беру оружие с собой, – сказал я. –Стрелять птиц, если они станут клевать наживку, или стрелять акул, или навсякий случай, когда крейсируешь между островами.

– Что случилось, черт тебя дери? – сказалЭдди. – Что случилось?