я скучала по Энид. Мне даже не хватало дойки коров, вот как мне было одиноко. – Она сжала руку в кулак, разжала ее. – Когда я вернулась, я все еще чувствовала себя одинокой. Наверное, я всегда это чувствовала, даже в детстве. – Она замолчала, поняв, что это правда. – А потом появился ты. – Она потянулась к его руке, и он позволил ей взять его за руку, позволил ей переплести свои холодные пальцы с его большими, теплыми, шершавыми пальцами.

– Каждый день ты просыпался и выбирал меня. И каждый день, даже когда тебя не было дома, когда ты работал, я чувствовала твою любовь, как будто нас с тобой связывала невидимая веревка. Как будто куда бы ты ни пошел, твое сердце билось для меня. Знаешь, раньше ты утыкался мне вот сюда, – она коснулась места за ухом, – и говорил, пока мы не засыпали. Как будто ты весь день копил для меня свой голос. А потом появился Карпик, и наша жизнь стала такой полной. Я никогда не думала, что моя жизнь может быть такой полной. – Она очертила круг на его ладони. – Я хочу почувствовать это снова.

Рич выдохнул и высвободил свою руку. Она позволила своей собственной упасть обратно на колени.

– Прости меня. Я просто так хотела, чтобы ты обнял меня, но ты так и не обнял. Я была так зла на тебя, а потом я отвезла Карпика в школу и почувствовала себя такой одинокой. Я ничего не соображала. – Рич вытянул вперед ноги. Она почувствовала боль в груди, словно, если он не поднимет глаза и не посмотрит на нее, что-то внутри нее может оборваться. – Ты жалеешь, что женился на мне?

– Да, – ответил Рич. Он выдохнул через нос. – Я хочу развестись.

Ее плечи поднялись, затем опустились, и рыдание, которое было зажато внутри, вылилось наружу без предупреждения или разрешения.

– Коллин, я шучу. Не плачь. Милая. Коллин. – Он запустил пальцы в ее волосы, провел губами по ее лбу, носу, векам, она сидела у него на коленях, обхватив ногами его талию, и вдыхала запах его шеи. Она скользнула руками по воротнику его рубашки, и он откинул голову. – Холодные руки, теплое сердце, – сказал Рич. Он взял ее лицо в свои ладони и прижался к ней лбом. – Есть вещи, которые я бы сделал по-другому, – признался он. – Но не было ни одного дня, чтобы я жалел, что женат на тебе. Ни одного. Ты слышишь?

Коллин кивнула, слезы текли по ее лицу.

– Я все уберу, – кивнул он в сторону кухни. Его теплые пальцы все еще бережно держали ее лицо. Он еще глубже заглянул ей в глаза. – Я бы все это повторил. Все, каждый день, черт возьми. И ничто, ничто не изменит моего отношения к тебе. Ты слышишь меня? Если в твоей жизни случается чудо, ты его принимаешь. И не спрашиваешь, почему.

Рич

Боров Ларка застыл посреди грязной двухколейки.

– Он собирается двигаться? – спросил Карпик.

– Не думаю. – Рич обошел его стороной. Дверь хижины подпирало старое ведро с салом, не позволяя ей закрыться. Рич поднялся по ступенькам, Карпик остановился, чтобы погладить собак. Ларк сидел на кухонном стуле, опустив подбородок к груди. Рич постучал раскрытой ладонью по дверному косяку. Ларк поднял голову.

– Какого черта тебе нужно?

– Я думал, ты по бабам пошел, – сказал Рич. Лучше, чем «Черт, я думал, ты умер».

– Интересная мысль. А эта рыжая все еще бывает во «Вдоводеле»?

– Ты ее сколько лет назад видел? – Рич завел Карпика внутрь.

– В моем возрасте нельзя быть слишком разборчивым.

Карпик опустился на стул. Ларк протянул ему руку:

– Привет, дровосек. – Карпик пожал ему ладонь. Ларк убрал руку, разминая запястье. – Ну и хватка. Ты мне так кости переломаешь.

Рич выдвинул стул.

– Колибри! – Карпик указал на кормушку, висевшую за окном кухни.

– Марша поставила эту штуку слишком близко к стеклу. Этот боров садится на свою волосатую задницу прямо под кормушку, разевает пасть и ждет, когда туда залетит птичка. Хочешь чего-нибудь поесть? – Ларк окинул взглядом стол. – Как насчет сэндвича с язычками колибри? У меня есть свежие. – Ларк поиграл бровями. – Посмотрим, у меня тут где-то есть хлеб. – Ларк поднял свою кружку, как будто под ней могла лежать буханка. – Ты когда-нибудь ловил колибри?

Ларк наклонился, вытащил из-за уха Карпика деревянный пятак и опустил его в нагрудный карман его комбинезона.

– Ну конечно, не ловил. Они ж чертовски быстрые. Но теперь они врезаются в стекло, и бац! Я спешу наружу и отрезаю им языки. Только надо пошевеливаться. Этот боров ужасно жадный. Трудно, кстати, говорить без языка. Пробовал когда-нибудь? – Ларк схватился за свой собственный – белая трещина посередине выглядела болезненно. – Это пошти невосмошно – говорить беж яжыка.

Карпик улыбнулся.

– А что у тебя с шеей? – спросил он.

Ларк посмотрел вниз, на маленькие белые квадратики, наклеенные на шею, но словно бы их не заметил.

– Языки колибри тебя не интересуют, а? Давай посмотрим, что у нас еще есть. – Ларк подошел к ящику со льдом. Он стянул марлю с пирога, отрезал три кривых туска и, подсунув лезвие ножа, перенес их на стол. – Чертовски вкусно, – сказал Ларк, смахивая крошки с щетины вокруг рта.

– А где белка? – спросил Карпик, слизывая с губ глазурь.

– Да здесь где-то, если ее собаки не съели. Пойди поищи вон там, – он кивнул в сторону гостиной. Карпик соскользнул со стула.

– И вот это возьми. – Ларк протянул ему ломоть пирога. – Заставь ее саму к тебе подойти. Ты должен научиться правильному обращению с женщинами.

Когда Карпик ушел, Ларк почесал свои бинты.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Рич. Ларк хмыкнул и посмотрел на мешки под глазами Рича.

– А сам ты как?

– То же самое.

После того, как он вчера вечером ушел от Ларка, то прочесал все улицы лощины, изъездил ущелья, заглянул в каждый двор – пытался найти фургон сына Долорес, пока бензин в баке не закончился окончательно.

– Все уляжется, – успокоил его Ларк. – Любители природы еще поошиваются здесь, пока вдоволь не напозируются для репортеров, а потом отправятся спасать китов. Не знаю, правда, насчет той, на которой ты женат. Вы как, сгладили ситуацию?

Рич пожал плечами.

– Хочешь поговорить об этом?

– Не особо.

Ларк зашелся в хриплом кашле.

– Этот доктор – чертов мясник. Он должен фартук носить. Говорит, что я выкурил слишком много сигарет. Черт возьми, если хочешь знать мое мнение, я их выкурил недостаточно. По крайней мере, до смерти мне себя довести так и не удалось. Кстати. Эй, Карпик,