Дженни разгневалась:

— Ох, но ведь он не безжалостен и не жесток. Будь он хотьвполовину так плох, нам с сестрою в его руках выпала б не такай судьба, агораздо хуже.

— Воистину, — согласился священник, улыбнувшись ей соттенком гордости. — Остается теперь только ждать, покуда муж ваш поживеткакое-то время средь этих людей и они смогут вывести собственные заключения.

— По-вашему, получается все очень просто, — заключилаДженни, вставая и оправляя юбки. — И, должно быть, так оно и есть. Надеюсь,долго ждать не придется, они скоро поймут, что он…

Дверь распахнулась, и оба они оглянулись как раз вовремя,чтобы увидеть, как на сердитой физиономии Ройса появляется облегчение.

— Никто не знал, куда вы подевались, — сказал он и зашагал кДженнифер, зловеще громыхая сапогами по натертому деревянному полу церкви. —Впредь не исчезайте, не доложив кому-нибудь, куда направляетесь.

Брат Грегори бросил один-единственный взгляд на негодующеелицо Дженнифер и вежливо извинился. Как только дверь закрылась за ним, Дженнирезко бросила:

— Я и не знала, что я здесь пленница.

— Зачем тебе понадобилось покидать замок? — поинтересовалсяРойс, не потрудившись прикинуться, будто не понял значения ее слов.

— Затем, что я хотела поговорить наедине с братом Грегори, —мрачно уведомила его Дженни. — Теперь твой черед ответить на мой вопрос. Почемумне запрещено покидать замок? Я у себя дома или в тюрьме? Я не собираюсь…

— Ты у себя дома, — перебил он, неожиданно усмехнулся, кполному ее замешательству, и добавил, тихонько и восхищенно фыркая:

— И у тебя самые синие в мире глаза. Когда ты злишься, онистановятся цвета мокрого синего бархата.

— Мокрого бархата? — кисло переспросила она, морщя носик. —Мокрого бархата…

Белые зубы его сверкнули в широчайшей улыбке.

— Разве нет? А что я должен был сказать? Улыбка быланеотразимой, и Дженни поддалась его озорному настроению.

— Ну мог бы сказать, что они цвета… — она увидела большойсапфир, украшающий распятие, и предложила:

— …сапфиров. Это неплохое сравнение.

— Ах, но сапфиры холодные, а глаза твои теплые ивыразительные. Как, лучше? — хихикнул он, не слыша более возражений насчетмокрого бархата, — Гораздо, — охотно согласилась она. — Не соблаговолишь липродолжить?

— Комплименты?

— Конечно.

Губы его дрогнули от смеха.

— Очень хорошо. Ресницы твои напоминают мне черную от сажиметелку.

Развеселившаяся Дженни залилась мелодичным смехом.

— Метелку! — радостно хохотала она, укоризненно Качаяголовой.

— Точно. А кожа твоя белая, мягкая, гладкая… Глядя на нее, явспоминаю…

— Ну? — фыркая, подтолкнула она.

— Яйцо. Продолжать?

— О, пожалуйста, больше не надо, — пробормотала она сквозьсмех.

— Как я понял, у меня ничего не вышло? — ухмыляясь, уточнилон.

— Я-то думала, — упрекнула она, задыхаясь, — что даже прианглийском дворе требуется хоть какое-то галантное обхождение. Ты что, никогдане бывал при дворе?

— Старался бывать как можно меньше, — мягко ответил он, новнимание его привлекли ее полные улыбающиеся губы, и Ройс без предупреждениясгреб Дженни в объятия, прижавшись к этим губам жадным, торопливым ртом.

Дженни охватывал сладостный, чувственный поток его желания,и она с усилием отвела губы. Взор его, уже потемневший от страсти, проникал всамую глубину ее глав.

— Ты не сказал, почему, — дрожащим шепотом напомнила она, —мне запрещено покидать замок.

Ройс медленно погладил ее по плечам и снова склонил к нейголову.

— Только на несколько дней… — отвечал он, целуя ее послекаждой фразы, — пока я не удостоверюсь, что за стенами… — он прижал ее крепче,— ничего не грозит.

Дженни отдалась невероятному наслаждению от поцелуев,ощущая, как его мускулистое тело напрягается от желания.

Солнце уже клонилось к закату, когда они пересекали двор подороге к большому залу.

— Интересно, что тетушка Элинор задумала на ужин, —проговорила она, улыбаясь ему.

— В данный момент, — многозначительно заметил Ройс, — у меняразгорелся аппетит вовсе не на еду. Однако, раз уж о том зашла речь, скажи,твоя тетка и правда такая мастерица в поварских делах, как она утверждает?

Дженни искоса нерешительно глянула на него;

— Честно сказать, не могу вспомнить, чтобы в нашем семействеее когда-нибудь расхваливали за это. Ее всегда почитали за целебные снадобья;мудрые женщины со всей Шотландии прибывали к ней за мазями и отварами всякихсортов. Тетушка Элинор убеждена, что соответствующая еда, соответствующимобразом приготовленная, излечивает всевозможные недуги и что некоторые продуктыобладают особой лечебной силой. Ройс сморщил нос:

— Лечебная еда? Не совсем то, что я имел в виду. — Он окинулее оценивающим взглядом, словно ему что-то внезапно пришло в голову. — А тыразбираешься в готовке?

— Нисколечко, — весело откликнулась она. — Моя специальность— ножницы.

Ройс громко прыснул со смеху, но явление сэра Альберта,шагавшего к ним через двор с еще более суровой, чем обычно, физиономией,положило конец веселью Дженни. Холодные глаза, изможденное тело, тонкие губыпридавали внешности управляющего злобную жестокость, и Дженни вдруг безотчетновстревожилась.

— Ваша светлость, — обратился он к Ройсу, — виновниквчерашнего происшествия, швырнувший ком грязи, доставлен сюда. — Он указалжестом на кузню в дальнем конце двора, где два стражника держали с обеих сторонмальчишку с побелевшим лицом и собиралась толпа слуг. — Не поручите ли мнесамому разобраться?

— Нет! — выпалила Дженни, не в силах побороть неприязнь кэтому человеку.

Со слегка завуалированным раздражением во взглядеуправляющий отвернулся от Дженнифер к Ройсу.

— Ваша светлость? — повторил он, не обращая на нее внимания.

— Я не знаком с гражданскими дисциплинарными мерами ипроцедурами, — сказал Ройс Дженнифер, явно уклоняясь от прямого ответа.

Они подходили к быстро растущей толпе, и Дженни обратила намужа полные мольбы глаза, а в памяти ее звучали речи брата Грегори.