Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Голос Земфиры – такой же наглый, как соплячка.
Голос Земфиры – такой же печальный, как мать соплячки, АннаБрейнсдофер-Пайпер.
Даже голос Земфиры никогда не сможет примирить соплячку иАнну Брейнсдофер-Пайпер. Никто, ничто и никогда не примирит их.
– Сделай громче! – командует соплячка.
– Это максимум, детка.
– Херня, херня, херня!.. А почему у тебя такая кислаяфизиономия, мамахен? Тебе не нравится эта музыка?
– Почему же?..
– Тебе не нравится эта музыка, потому что она –русская?
Соплячка нарывается, определенно. Если бы не паспорт, я бытаки врезал Лягушонку. Если бы не паспорт…
– Нет. Мне нравится эта музыка.
– Знаю, что не нравится. Потому что она – русская. Авсе русское уже давно тебе не нравится! Ты ненавидишь все русское. Может, и Дэнтебе не нравится? Он ведь тоже русский. Ну скажи, скажи, что он тебе ненравится!
– Мне… мне нравится Дэн.
Я не просто не нравлюсь Анне Брейнсдофер-Пайпер. Если бы онамогла – она закатала бы меня в асфальт, утопила бы в чайной ложке (да, чайнойложки бы хватило!), бросила бы на съеденье крокодилам, вогнала бы лошадинуюдозу цианистого калия, плеснула бы в рожу серной кислотой. Об этом кричит ееподбородок, ее скулы (хорошо еще, что я не вижу глаз), и лишь рот… Лишь ротАнны Брейнсдофер-Пайпер сохраняет нейтралитет – и то благодаря реликтовому слоюкожи под темно-вишневой помадой. Тому самому, который никак не может забытьодного – Дэн-Дэн-Дэн.
– Мне нравится твой парень.
– Не пизди, – соплячка все еще не оставляетнадежды капитально поцапаться. – И вообще… Насрать мне, что ты о немдумаешь.
– Ну что за выражения, детка!
– Русский мат. Тебе не нравится русский мат? Корчишь изсебя европейскую мадам?.. И вот что… Остановишься у аптеки. У первой же аптеки,слышишь!
– Зачем?
– Нам нужно купить презервативы. Правда, Дэн? Паспорт.Паспорт. Паспорт.
– Правда, – подтверждаю я.
Я связан чертовым паспортом по рукам и ногам, мне невырваться из его клетки, цветная фотография в нем – фотография Макса Ларина – ита имеет больше прав. Но если я даже наплюю на паспорт, то нет никакихгарантий, что Лягушонок не приведет в исполнение вторую свою угрозу: и тогдауже мои права мне будет зачитывать ближайший к месту событий полицейский. УАнны Брейнсдофер-Пайпер гораздо большая свобода маневра, странно, что она ей непользуется. Напротив, безвольно и совершенно сомнамбулически выполняет всевздорные, за гранью разума желания соплячки. И она действительноостанавливается у ближайшей аптеки – сочинительница crimi АннаБрейнсдофер-Пайпер.
– Я быстро, – соплячка выпускает на свободу мойпах, наконец-то! – И без глупостей, пожалуйста!
Это относится не только ко мне, но и к Анне.
Некоторое – совсем недолгое – время я смотрю на небо: сквозьстеклянную крышу «Пежо» оно кажется почти таким же стерильным, как платформа,на которой нас перехватила сочинительница. И почти таким же серым, как небоЭсПэБэ, бледно-розовые и бледно-зеленые художественные подтеки на нем – не всчет. А если закрыть глаза – исчезнут и подтеки. Если закрыть глаза – можнопредставить себя в «Галантце» Лоры, пахнущем нейлоновыми колготками Jane В. Или– в «Тойоте Лэнд Крузер», пахнущей чистенькой, гладко вылизанной шерстьюСонни-боя. Если закрыть глаза – можно представить все, что угодно.
– Вы кажетесь мне порядочным человеком, –прерывает молчание Анна Брейнсдофер-Пайпер. На чем основан ее вывод я ума неприложу.
– Вы тоже… очень симпатичная.
– Вы ведь… не сделаете плохо моей девочке?
Эту девочку нужно поставить раком и немилосердно драть ееремнем. А лучше – пряжкой от ремня. Драть с оттягом, с утра до вечера и свечера до утра. Может быть, подобная экзекуция хоть немного приведет ее вчувство.
– Она очень ранима, хотя и выглядит грубоватой.
«Грубоватой» – это еще мягко сказано. Психопатка – так былобы вернее.
– …и больше всего она нуждается в друге.
– В дружке, ага, – хмыкаю я.
– Не в дружке, – поправляет меня Анна. – Вдруге. Который бы помог. Который защитил. Я не смогла стать ей другом, яупустила время, когда могла бы стать ей другом. И этот чудовищный, этоткошмарный возраст…
Анна Брейнсдофер-Пайпер заблуждается. Заблуждение несчастнойматери, которая никак не может поверить в то, что ее дочь – психопатка. И делоне в возрасте Лягушонка, которая уже сейчас со смаком исполняет роль вполневзрослой жабы-шантажистки. Дело в тебе, Анна. Слишком уж ты хороша и слишкомуродлива Лягушонок. Она бы еще могла простить тебе твою красоту. Но своеуродство уж точно не простит.
– Мне уйти? – спрашиваю я у Анны, не делая ипопытки сдвинуться с места.
– Нет, – пугается сочинительница crimi. – Этобыл бы не лучший выход, поверьте. И зачем вам уходить? Вам ведь нравится моядочь?
Вот кого бы я пришпилил без всяких рефлексий. Без всякихсожалений, без всякого сострадания – и справедливый акт возмездия не вызвал быу меня даже изжоги. Если бы Лягушонка звали Август – я отправил бы ее в полет сшестнадцатого этажа еще раз. И еще, и еще. Чтобы потом выбрать самый эффектный,самый запоминающийся дубль и пересматривать его в минуты душевных потрясений:лучшего средства от депрессии и придумать невозможно.
– Вам ведь нравится моя дочь?..
– Очень. Я просто очарован ей.
– Будьте добры к ней. Будьте снисходительны. Будьтетерпеливы. Будьте терпимы. Но главное – будьте добры.
Причитания Анны Брейнсдофер-Пайпер, ее тихий, извиняющийсяголос забиваются мне в ноздри, мешают дышать. После всего сказанного Анной япребываю в недоумении: кто из двоих на самом деле психопат – мать или дочь? СЛягушонком все более или менее понятно, но Анна… Подкладывать своюпятнадцатилетнюю девочку под первого попавшегося мужика, и при этом взрослогомужика! Что, если у меня самые дурные намерения? Что, если я собираюсь обнестивсе их святое шведское семейство или того хуже? На месте Анны я не был бы стольдоверчив.
Но я – на своем месте.
Месте порядочного человека.
Совсем недавно я получил в награду десятирублевый глухонемойтитул благородного человека, теперь к нему прибавилась еще и порядочность.
Анна Брейнсдофер-Пайпер может не волноваться.
– Будьте добры к ней, – как заклинание повторяетАнна. – Будьте добры. Будьте добры.
– Не волнуйтесь. Ей ничего не угрожает.
– Вас и вправду зовут Дэн? Или это… Это ее очереднаяпридумка?