– Нет. Меня и вправду зовут Дэн.

– Удивительно… Удивительно…

До этого я разговаривал лишь с затылком Анны и стемно-вишневой подковой ее губ в зеркале заднего вида; она обернулась ко мнетолько сейчас.

Поворот головы Анны Брейнсдофер-Пайпер.

Он исполнен непередаваемой грации, царственного величия.История помнит массу королев по имени Анна, жаль, что я недружен с историей,тут даже покойная Лора не смогла бы мне помочь. Пятьсот самых выдающихсядеятелей мировой культуры – всегда пожалуйста, но с королевскими особаминаверняка будет напряг. Никого и не вспомнить, за исключением вечно живойанглийской и перманентно впадающей в благотворительность испанской. ПринцессаДиана так и умерла принцессой, к тому же в ней было что-то от попсовой дивы,милый, к тому же она была чересчур киногеничной, чересчур фотогеничной, онавызывала слишком земные и слишком запретные чувства – а такие вещи непрощаются. Бог не любит конкурентов.

– Удивительно!

– Что же в этом удивительного?

– Иногда мне кажется, что это имя преследует меня.Впрочем, неважно… Чем вы занимаетесь, Дэн?

Я мог бы многое порассказать Анне Брейнсдофер-Пайпер,особенно о событиях последних трех суток, несколько м-м-м… э-э-э… изменившихтечение моей обычно размеренной жизни. Анна – не мать соплячки, асочинительница crimi, – оценила бы их по достоинству. Я мог бы придуматьнесуществующему Дэну, дружку соплячки, любую профессию, и сенегальскоенаркодилерство оказалось бы не последним в списке. Но я, благородный ипорядочный человек, предпочитаю не врать.

– Журналистикой. Я – журналист.

– Да что вы! – преувеличенно радуется Анна. –Мы почти коллеги. Я…

– Вы пишете криминальные романы. Я в курсе.

– Говорят, у вас в России большие проблемы со свободойслова.

Теперь, не к месту упомянув о хреновой свободе слова, АннаБрейнсдофер-Пайпер выглядит как типичная среднеевропейская мудачка, Лягушонокбыла не так уж далека от истины.

– Говорят. Но ту сферу журналистики, в которой яработаю, это не затрагивает.

Анне явно нравится слово «сфера» и то, как я построилпредложение. Анна улыбается мне – с облегчением и вполне по-дружески, я будудобр, снисходителен, терпелив и терпим, и я не сделаю плохо ее девочке.

Отлучившейся за презервативами.

– Вот как?

– Я пишу о кино.

Я больше никогда не напишу о кино. Ни одной строчки. Ниединой.

– Это замечательно! Это просто замечательно! Я таклюблю кино…

Развить тему о кино не удается: вернулась соплячка. Теперьее физиономия отягощена не только гроздьями подросткового герпеса, но и новымзнанием обо мне. Наверняка она использовала поход в аптеку не только для того,чтобы затариться гандонами. Изучение моего паспорта – чем не забавноевремяпровождение?

– Ты не очень-то похож на свою фотку, – шепчет мнеЛягушонок, угнездившись на сиденье рядом со мной. – Во-первых, в жизни утебя разные глаза…

– А во-вторых, я время от времени ношу контактныелинзы, – таким же шепотом отвечаю я.

– Вы не скучали? – вопрос относится не только комне, но и к Анне.

– Ну что ты, детка! Мы разговаривали. Очень хорошоразговаривали. Правда… Дэн?

– Правда, – подтверждаю я.

– О чем? – Малолетней провокаторше не терпитсяузнать, о чем же таком разговаривали мы с Анной.

– О кино. О тебе.

– Даже обо мне? Ну и?

– Что – и?

– К какому выводу вы пришли?

– Мы оба о тебе беспокоимся. Переживаем. Мы оба любимтебя и хотим тебе добра. Ведь правда, Дэн?

– Правда, – подтверждаю я.

– Особенно ты, – соплячка показывает язык Анне,острый, красный, он должен быть хорошо заметен. В зеркало заднего вида.– Непизди. Это только Дэн любит меня. Он – мой любимый дружок. Правда, Дэн?

– Правда, – подтверждаю я.

Герпесные губы Лягушонка тянутся ко мне. Никогда в жизни ядобровольно не прикоснулся бы к таким губам. Прикасаться к ним – все равно чтоприпадать к язве, к открытому гнойнику, но… Паспорт, паспорт, паспорт!..

* * *

…Всю жизнь мечтал поваляться в джакузи.

Август и Лора продинамили меня, сами нежились подвибрирующими струями, обдавали друг друга теплыми брызгами и к тому же… к томуже обсуждали мою скромную персону. «Чмо» – таков был вердикт, ничего большего яне заслужил. Чмошный парень, никчемный мужичонка – полная противоположность имсамим, высоколобым, преуспевающим, гламурным.

И Лора, и Август теперь мертвы.

Так вам и надо, сучки.

Впервые за последние несколько часов я думаю о Лоре и Августбез всякого сожаления. И дело не в том, что не я первый начал. Дело в том, чтоименно такой участи они и заслуживали. Август чуть меньше, Лора чуть больше, влюбом случае – их смерть ничто по сравнению с рекламой часов и кожаныхорганайзеров на правой журнальной странице. От того, что откинулись двестриженые идиотки, никто не прекратит выпуск кожаных органайзеров и часов, дажепроизводство шнурков для кроссовок не остановится. Вот если бы разом запропали,завернули боты, двинули кони, почтительно предстали перед Всевышним все часы икожаные органайзеры – это да, это была бы трагедия. Тоже самое касается шнуркови прочего дерьма, и галстуки входят в список. Галстук Брэндона – вотединственное, что я бы прихватил, не в память о Лоре. В память о знакомстве сТинатин. Галстук Брэндона – с него-то все и началось.

Не будь этого галстука – еще неизвестно, обратила бы на менявнимание Тинатин.

Не будь этого галстука – еще неизвестно, валялся бы я сейчасв джакузи. В шведском доме соплячки и Анны Брейнсдофер-Пайпер. Их дом неочень-то понравился мне, каждая комната в нем похожа на часть экспозициивыставки «Современный дизайн», на отдел сраного магазина «IKEA». Все свечи вдоме Анны самодостаточны, все вазы исполнены снобизма, все рамки для фотографийнепомерно раздулись от чувства собственного превосходства. Дом Анны, так же, каки дом Август, похож на мечту, на сон среднестатистического тамагочи о долгойсчастливой жизни в пампасах общества потребления. На еще одну вариацию сна имечты. Для отстрела банковских кредитов используются разрывные пули.

Комната соплячки – одно из немногих мест в доме, котороепо-настоящему утешило меня. Свечей в ней нет, нет и рамок для фотографий.Вместо них – постеры с Земфирой, кое-как прикрепленные к стенам обыкновеннымиканцелярскими кнопками. Я насчитал целый десяток постеров, на трех из них Земфирапохожа на Август, на двух – на Лору, и ни на одном – на Билли. Диван,музыкальный центр, телевизор, письменный стол с компьютером, встроенные шкафысо шмотками, два стула и кресло – вот и вся обстановка.