– Не очень это веселая штука – война, верно,любимая? – спросил Эдуар, наклоняясь и целуя ее. Он насквозь промок итолько сейчас пешком, под проливным дождем, вернулся из госпиталя. Но Викторияпочти привыкла к этому. За месяц ни на ком не осталось сухой нитки: одежда,палатки, белье были постоянно влажны и пахли гнилью. – Ты, наверное,чертовски устала от всего и хочешь домой?

Частью своей души он жаждал поскорее вернуть ее в привычноеокружение, где она будет в безопасности, но расстаться с ней не было сил. Оннашел свою вторую половину, женщину, равную ему умом и отвагой, столь жесильную и при этом утонченно-красивую. Они должны быть вместе.

– Теперь уже не знаю, где мой дом, – вымученноулыбнулась Виктория, ложась рядом. Она отстояла шестнадцатичасовую смену и едвадержалась на ногах. – Я думала, мой дом там, где ты, – тихопризналась она, и он снова ответил поцелуем.

– Ты права, дорогая, – согласился он и с интересомспросил: – Ты уже рассказала своей сестре о нас?

Они постоянно обсуждали, стоит ли признаваться, но Викторияопасалась шокировать сестру. Что ни говори, а они оба не свободны…

– Нет, но обязательно напишу. Да она и так знает. Онавсегда и все знает обо мне.

– Какая странная духовная связь! Мы с братом были оченьблизки, но каждый жил своей жизнью.

Он любил беседовать с ней обо всем: о войне, политике,искусстве, – и зачастую их мнения совпадали, поскольку Эдуар был по своимубеждениям почти так же либерален, как Виктория. Почти, но не совсем. Онсчитал, что суфражистки чересчур далеко заходят и вообще слишком разнузданны ибесцеремонны, и часто повторял, что, если она объявит голодовку или приметсябегать по митингам, не миновать ей трепки.

– Мы с Оливией тоже разные, – вздохнула Виктория,закуривая «Житан». Последнее время стало все труднее доставать папиросы, итеперь приходилось делить одну на двоих. – Как две стороны одной монеты.Иногда ощущаешь нечто вроде раздвоения личности.

– Возможно, так и есть, – поддразнил он,придавливая ее к кровати своим телом и затягиваясь папиросой. – Когда яполучу вторую половину?

– Никогда, – заверила Виктория с озорнойусмешкой, – придется довольствоваться тем, что имеешь. Мы уже взрослые,больше никаких подмен и подлогов.

Эдуар, снова засмеявшись, откатился от нее.

– Уверен, что твой муж будет счастлив это слышать,бедняга, – лукаво заверил он. – Когда здешняя заваруха закончится,тебе придется вернуться домой и все объяснить, хотя бы ради них, –посоветовал он, и Виктория кивнула.

– Может, Оливия к тому времени решит, что лучшеоставить все как есть.

– Пожалуй. Все это с каждым месяцем становится всесложнее распутать. Хорошо еще, что между ними нет никаких физических отношений,если верить твоим словам. Но если она – точная твоя копия, позволь мнеусомниться. Вряд ли найдется мужчина, который смог бы устоять перед вами. Богуизвестно, я сдался через неделю.

– А ты пытался сопротивляться? – промурлыкала онас самым коварным видом, и Эдуар развел руками. Виктория ухитрялась выглядетьсоблазнительно даже в уродливой помятой униформе.

– Ни минуты, – честно признался он. – Однойтвоей улыбки достаточно, чтобы я растаял, любимая.

И несколько минут спустя он доказал правоту своих слов.

Позже Эдуар рассказал, что через несколько дней должен ехатьв Артуа, где уже началось англо-французское наступление. Правда, пока чтоособых успехов не наблюдалось, да и французы ненавидели британскогокомандующего, сэра Джона Френча, и требовали заменить его своимсоотечественником. Англичане, со своей стороны, желали видеть на этом местесэра Дугласа Хейга, но серьезных попыток ни с той, ни с другой стороны непредпринималось, и Эдуар пообещал отправиться в Артуа, чтобы поднять боевой духи участвовать в военном совете.

– Береги себя, дорогой, – сонно пробормоталаВиктория. Она хотела открыть ему тайну, но так устала, что даже не помнила, вчем эта тайна заключалась, а утром его уже не было и ей пришлось возвращатьсяна смену. Теперь она выдерживала без сна и отдыха по пятнадцать – восемнадцатьчасов.

Жизнь в Нью-Йорке была куда спокойнее и приятнее, чем налинии фронта, и октябрь выдался ясным и солнечным. Стояла необычайно теплаяпогода, и Оливия с Чарлзом окунулись в светскую жизнь: несколько раз ездили кВан Кортлендам, ужинали с клиентами в «Дельмонико», а в конце месяца собиралисьна бал к Асторам. Оливия была уже на четвертом месяце, и, хотя на взглядпостороннего ничуть не изменилась, талия уже начала округляться, а под широкимиюбками прятался твердый налитой животик, который Чарлз любил гладить ицеловать. Он еще больше влюбился в жену и сейчас испытывал те же чувства, какво время беременности Сьюзен. Виктория выглядела такой прелестной и милой, чтоон глаз с нее не сводил. Став старше и дорого заплатив за счастье, Чарлзнаучился еще больше ценить то, что дала ему судьба. Он страстно хотел девочку,а Оливии было все равно, лишь бы дитя родилось здоровым.

Чарлз заставлял ее регулярно посещать доктора. И как-то дажесмущенно спросил, не стоит ли рассказать ему о выкидыше.

– Ему совершенно ни к чему это знать, –пробормотала Оливия, заливаясь краской. Не могла же она объяснить Чарлзу, чтоникакого выкидыша не было!

– Ошибаешься! В прошлый раз ты едва не истекла кровью!А если все повторится? Или, чего доброго, ты снова потеряешь ребенка?

Оба смертельно этого боялись, и, если Оливия уставала,немедленно ложилась отдохнуть, но чаще она пребывала в добром здравии ипрекрасном настроении. К тому же пока, несмотря на ужасы войны и жестокиепотери в Шампани и Артуа, Виктория оставалась живой и невредимой. Читая ееписьма, Оливия постоянно ощущала некое странное спокойствие, словно Викториянаконец нашла то, что так долго искала. Она не упоминала про Эдуара, и все жеОливия отчего-то сознавала, что сестра не одинока. Закрывая глаза и думая оВиктории, она как бы переполнялась безбрежным умиротворением, ощущаемымсестрой, таким же, в котором сама пребывала постоянно, ожидая ребенка отЧарлза.

В ночь бала у Асторов она надела сиреневое шелковое платье игорностаевое манто, подаренное отцом, узнавшим о том, что он скоро станетдедом. Эдвард был на седьмом небе от радости, что дочь остепенилась иобразумилась. Всем и каждому видно, как они счастливы! Единственным горемЭдварда оставалось таинственное исчезновение «Оливии», так и не вернувшейся кконцу лета. «Виктория», правда, уверяла, что получила от сестры весточку, вкоторой та сообщала, что пребывает в одном из монастырей в Сан-Франциско и раноили поздно воссоединится с семьей. Адрес свой она по-прежнему скрывала. И досих пор все поиски ни к чему не привели. В конце августа частные детективыпризнались в полной неудаче и опустили руки. Но «Виктория» снова и сновазаверяла отца, что сестра жива и невредима, и не стоит волноваться. Она хочетостаться в неизвестности. И следует уважать ее желание.