– Да? А кто заставил свою бедную сестру притворитьсячужой женой? Чей муж находится в блаженном неведении относительно того, где егосупруга?

У Виктории хватило совести покраснеть. Никто вШалоне-на-Марне не мог понять, почему Эдуар зовет ее Викторией. Все считали этошуткой влюбленных, а Виктория ничего не объясняла.

В эту ночь за скудным ужином Виктория объяснила, что вАмерике сегодня День благодарения.

– Помню этот праздник еще с гарвардских времен, –ностальгически вздохнул Эдуар. – Полно вкусной еды, и все такие добрые имилые… Хотелось бы мне как-нибудь познакомиться с твоим отцом, когда все этокончится.

Но никто, ни один человек не мог предсказать эту счастливуюдату. Война казалась бесконечной.

– Ты ему понравишься, – пробормотала Виктория,вгрызаясь в яблоко. Это был самый скромный праздничный ужин в ее жизни, носамый радостный. И она старалась не думать о сестре, потому что только сЭдуаром обрела настоящую жизнь. С Чарлзом она влачила жалкое существование.

– Интересно, что ты запоешь, когда увидишьОливию, – фыркнула она.

– Не нужно, я боюсь. Сама мысль о том, что таких, какты, двое, меня ужасает, – запросил он пощады.

Позже, лежа в постели, они долго говорили о своем детстве, одрузьях, любимых блюдах, ребяческих проделках. Эдуар упомянул о брате. Викторияпоняла, что Эдуар горячо его любил, настолько, что решился заменить покойного уалтаря.

Они долго занимались любовью, и Виктория уже засыпала, когдапочувствовала, что он нежно дотронулся до нее. Она открыла глаза и повернуласьк Эдуару. В глазах его светился невысказанный вопрос.

– Вы находите, что нам следует потолковать, миссХендерсон?

– Не понимаю, о чем ты, – проронила она стаинственной улыбкой.

– Ты ужасная лгунья, – хрипло выдохнул он,продвигаясь ближе и гладя ее по животу. – Почему ничего не сказала?

В голосе Эдуара звучала неподдельная обида, и Виктории сталостыдно. Она нежно поцеловала его в губы.

– Я сама узнала всего три недели назад… и боялась… незнала, что ты скажешь…

Эдуар невольно рассмеялся. Живот Виктории набух ихмладенцем. Судя по тому, что она рассказывала о своих отношениях с Чарлзом, этоявно не его ребенок.

– И сколько еще, по-твоему, тебе удавалось бы держатьэто в секрете? – шутливо допрашивал Эдуар. Подумать только, его малыш!Первый, несмотря на то что ему уже исполнилось сорок.

– Невзирая на обстоятельства, он был вне себя отрадости, но суровая действительность вторглась в радужные Тебе нужно немедленноехать домой, Виктория, – непреклонно объявил он, хотя сердце мучительноныло при мысли о разлуке. Но сейчас главное – уберечь ее и ребенка.

– Поэтому я и молчала, – грустно призналасьона. – Знала, что ты скажешь. Но не думай от меня избавиться. Я остаюсь.

– А я расскажу всем, что ты живешь по чужомупаспорту, – отпарировал он, безуспешно стараясь казаться грозным.

– И чем ты это докажешь? – улыбнуласьВиктория. – Смирись с неизбежным – я никуда не поеду.

– Нельзя же рожать здесь, – ужаснулся Эдуар,холодея при одной мысли о том, что она подвергнется смертельной опасности.Сейчас во всей Европе не найдешь спокойного местечка, кроме Швейцарии, так чтолучше уж ей ехать в Америку, к родным. Но судя по ее виду, все уговорыбесполезны, и в глубине души он сам не хотел расставаться с Викторией.

– Все будет хорошо, – утешила она. Тяжелая работаничуть не уменьшила ее привлекательности, и Виктория выглядела, как всегда,прелестной и женственной, разве что немного похудевшей, хотя аппетит у неесделался прямо волчий.

– Но я не желаю, чтобы ты проводила на ногах попятнадцать часов в день. И немедленно поговорю с полковником.

– Ничего подобного ты не сделаешь, Эдуар деБонвиль, – набросилась на него Виктория, – иначе я пожалуюсь, что тыменя изнасиловал, и тебя отдадут под трибунал.

Она с видом полнейшего удовлетворения легла на бок исвернулась клубочком.

– Господи, женщина. Ты настоящее чудовище! У меня идеяполучше. Хочешь стать моим водителем?

– Шофером? – удивилась Виктория. – Прекрасно!По крайней мере буду работать, пока смогу уместиться за рулем. А мне позволят?

– Да, если я попрошу полковника. Думаю, это занятиеполегче, если, разумеется, я вынесу твою манеру водить машину.

Он всегда жаловался, что она ездит чересчур быстро, а она вответ называла его трусом.

Эдуар на это рассудительно указывал, что здесь Франция, а неАмерика и у него пока нет причин совершать самоубийство. Вот и сейчас онсогласился рискнуть жизнью ради бедного младенца.

Он засмеялся, но тут же нахмурился:

– Ты не шутишь, Виктория? В самом деле хочешь остаться?Тебе придется многое вынести.

Он знал, как она боится умереть в родах.– Хватит с нееодного несчастья. Здесь не место для беременной женщины, даже если роды пройдутбез осложнений.

– Я хочу одного – быть с тобой, – шепнулаВиктория. – И шагу отсюда не сделаю.

Что же, битва проиграна. Не стоило и затевать этот разговор.Остается лишь выяснить еще кое-что.

– Но ведь мы не женаты. Вынесешь ли ты людскиекривотолки и общее пренебрежение?

– Мы женаты, дорогой. Только семьи у нас разные, –пошутила она.

– Ты совершенно аморальна, – вздохнул Эдуар,осыпая ее страстными поцелуями и чувствуя прилив такой всепоглощающей любви,какой никогда ни к кому не испытывал. – Но храбрости тебе не занимать.

И он снова взял ее, со всей страстью и нежностью. По крайнеймере теперь нечего беспокоиться, что она вдруг забеременеет.

Рождество в Кротоне прошло куда спокойнее, чем в былоевремя, но зато на редкость дружно и согласно. Джефф громко восторгалсяподарками, а Чарлз и отец были на редкость щедры. К сожалению, Эдвард неважносебя чувствовал. Он уже несколько месяцев не мог оправиться от кашля, и за этотгод пару раз был на грани пневмонии. Оливия с тревогой отмечала, как онпостарел. Возможно, здесь сыграло роль исчезновение дочери, поскольку докторсчитал, что с сердцем у него становится все хуже.

После праздников Доусоны вернулись в Нью-Йорк, но через двадня позвонила Берти и попросила Оливию вернуться. Отцу стало совсем плохо. Онснова сильно простужен и лежит в жару с высокой температурой. Доктор не уверен,что сердце у больного выдержит.

Берти хотела послать за ней Донована, но Чарлз Решил самотвезти жену и взять с собой Джеффа.

Он боялся отпускать ее от себя. «Виктория» была на седьмоммесяце и, по собственному мнению, чересчур раздалась для женщины, носившейодного ребенка. Но ее врач слышал только одно сердце и был уверен, чтопациентка ошибается. Как ни странно, Оливия испытала при этом горечьразочарования.