Оливия поразилась, увидев, как ужасно выглядит отец. Совсемодряхлел, лицо серое, а волосы сверкают серебром.

– Не пойму, что с ним случилось, – рыдала Берти,ломая руки. И хотя оглядела Оливию с каким-то непонятным выражением, все-такиничего не сказала, только громко высморкалась и вернулась на кухню, оставивхозяина в надежных руках. Жаль, конечно, что Оливии нет, – она понимала,как много старшая дочь значит для Эдварда, но хотя бы младшая будет с ним доконца.

Оливия просидела у постели больного весь день, а Чарлзвместе с Джеффом отправились кататься верхом. Да и что ему было делать?Поместье прекрасно управлялось, и занятий для него не нашлось, разве чтосоставлять время от времени компанию жене. Он предупредил на работе, чтовернется через несколько дней, и терпеливо ждал, пока Оливия сновала на кухню иобратно, варила бульоны, кипятила чай и готовила травяные настои, которые, поее мнению, должны были поднять отца на ноги. Такая столь необычная для Викториидеятельность еще больше возбудила подозрения Берти, не верившей собственнымглазам. Это невозможно! Они не посмели бы! Она просто бредит!

Но Эдварду Хендерсону становилось все хуже, и на третьисутки он стал задыхаться. Доктор хотел отвезти его в больницу, но Эдварднаотрез отказался и заявил Оливии, что желает умереть в собственной постели.Здесь его дом.

– Ты не умираешь, отец, – уверяла она, едвасдерживая слезы. – Просто заболел. И скоро поправишься.

Но на этот раз Эдвард упрямо качал головой, а ртутныйстолбик градусника все полз вверх, и лихорадка не отпускала больного. Оливиявсю ночь ухаживала за отцом, клала лед на голову, подносила воду и никому непозволяла занять свое место. Чарлз опасался, что она слишком переутомится, ножена была неумолима.

На рассвете Оливия внезапно поняла, что конец близок. Отецсхватился за горло и безумными глазами воззрился на ДОЧЬ.

– Виктория, позови сестру… я должен увидеть ее, –выдавил он, больно стискивая ей руку. Оливия не знала, что ответить, нопослушно вышла и тут же вернулась.

– Оливия, это ты? – спросил он, и она послушнокивнула, украдкой вытирая слезы. Как отвратительно – обманывать умирающегоотца!

– Это я, папочка, я вернулась.

– Где ты была?

– Далеко, – прошептала она, взяв его горячуюладонь в свою. Он даже не замечает, что она беременна! – Мне нужно былонемного подумать, прийти в себя, но теперь я с тобой и очень тебя люблю.Поправляйся скорее, умоляю.

Но отец снова покачал головой, из последних сил пытаясь непровалиться в темную пропасть.

– Я ухожу… пора… твоя мама зовет…

– Но ты и нам нужен, – всхлипнула Оливия.

И тут отец едва слышным голосом задал вопрос, так мучившийего последние месяцы:

– Ты сердилась на меня за то, что я заставил ее выйтизамуж?

– Конечно, нет, папа! Я тебя люблю, – повторилаона, приглаживая его волосы. От него так и полыхало жаром.

– Ты его любишь, правда?

Оливия улыбнулась и кивнула. Возможно, ему легче знатьправду. Пусть хоть немного успокоится.

– Ты простишь меня за все, что я натворил?

– Тут нечего прощать. Теперь я счастлива. Для того иуезжала. Теперь у меня есть все, что я хотела.

По глазам дочери он понял, что это правда, и, опустив веки,на несколько минут задремал, но тут же встрепенулся и с улыбкой посмотрел наОливию.

– Я рад, что ты счастлива. Мы с твоей мамой тожебезмерно счастливы. Вечером мы едем на концерт.

Он снова бредил и весь день находился в полусне, путаяОливию с сестрой. Он так и не понял, кто перед ним. К вечеру Оливия валилась сног.

– Я не позволю тебе губить себя и ребенка, –яростно прошептал Чарлз, выманив ее в коридор.

– Ничего не поделаешь, я ему нужна, – твердообъявила Оливия и снова вернулась в комнату. Ночью начался кризис, жар спал, иона облегченно вздохнула, решив, что отец обязательно выздоровеет.

Перед рассветом сон сморил ее прямо в кресле. Она увиделасначала лицо Виктории, так ясно, словно сестра была рядом, а потом улыбавшуюсямать. Встрепенувшись, Оливия притронулась ко лбу отца и тут же отдернула руку,словно обжегшись. Он отошел во сне, соединился с женой, умер, убежденный, чтопопрощался с обеими дочерьми.

Оливия, горько зарыдав, бросилась из комнаты, и Берти молчаобняла ее. Прошло немало времени, прежде чем Оливия поднялась наверх. Чарлзкрепко спал, и она легла рядом, думая о сестре. Ей очень хотелось каким-тообразом дать Виктории знать о смерти отца. Разумеется, она сегодня же напишет,но как ужасно, что Виктории не было рядом. Хорошо еще, что папа отошел с миром.Это последний дар, который Оливия сумела дать отцу.

– Как ты себя чувствуешь? – взволнованно спросилпроснувшийся Чарлз.

– Папа умер, – тихо сказала она, внезапно почувствовав,что потеряла все. Виктории нет, отец ушел навсегда, и теперь осталось лишь то,на что она не имела права: чужой муж и чужой сын. Что, если и ребенка оналишится?

Но все вылетело из головы, когда Чарлз обнял ее и привлек ксебе.

Виктория проснулась в два часа ночи, словно от удара.Сначала ей показалось, что с ребенком что-то случилось, но, положив руку наживот, она убедилась, что он шевелится. Значит, дело не в нем. Виктория закрылаглаза и увидела смертельно бледную сестру, сидевшую в кресле. Она не больна, неплачет, просто сидит. И все же Виктория поняла: что-то случилось.

– Что с тобой? – окликнул Эдуар, поворачиваясь набок. Теперь, когда она возила его, он постоянно беспокоился, что езда поухабистым дорогам, постоянные толчки и тряска вызовут преждевременные роды.

– Не знаю, – прошептала она. – Что-тонеладно.

– С малышом? – встрепенулся Эдуар.

– Нет, с ним все хорошо. Это что-то другое.

Она не могла признаться, что Оливия пыталась что-то ейобъяснить. Он все равно не поверит.

– Ложись, – устало буркнул он, зевая. Через двачаса нужно вставать, проверить караулы. – Ты, наверное, что-то съела.

Или голодна. Последнее время еды постоянно не хватало.Впрочем, как и всего остального.

Он притянул ее к себе, и она послушно легла, но странноечувство не проходило.

Письмо Оливии попало к ней лишь в начале февраля, и тогдаВиктория все поняла. Значит, той ночью скончался отец.

Она долго не находила себе места, терзаясь угрызениямисовести. Ее не было рядом, когда он умирал!

Но вместе с сознанием вины пришло и невероятное облегчение:слава Богу, с сестрой ничего не случилось.

– Как странно, – удивился Эдуар, когда она всеобъяснила. Он с величайшим благоговением относился к этому свойству сестер иникогда не думал над ним подсмеиваться. – Не представляю, чтобы я мог бытьтак близок с другим существом, если не считать тебя, конечно. Или его.