Пакстон чувствовала, что и она вместе со всеми ощущаетневероятность этого ожидания, и ей вовсе не хотелось усиливать боль ожидающих иснова расстраивать их. Поэтому она ни с кем не заговаривала, а только сидела ислушала. Позже она непременно попросит их рассказать о себе и своих чувствах,поговорит с их вернувшимися мужьями. Но сейчас ей просто хотелось смотреть ислушать. Она решила быть беспристрастной, ведь она приехала сюда какжурналистка и должна видеть то, что происходит вокруг, и тем не менее, когдапервые из освобожденных начали спускаться по трапу, она зарыдала в голос —почти так же громко, как другие женщины вокруг. Худые, изможденные люди, онибеспрерывно останавливались, как будто все еще сомневались в том, чтопроисходит. Воспаленные веки, наросты на головах, распухшие от ударов суставы…Их ноги, казалось, стояли на земле так непрочно, как будто отвыкли ходить. Насмену первой радости пришла боль — такими оказались эти люди. Но, поддерживаядруг друга, они гордо выпрямлялись и оглядывались по сторонам, радуясь, чтообрели свободу. Это зрелище тронуло сердца всех, кто его видел.

В тот волнующий вечер Пакстон плакала почти так же, как всеостальные. Она разделила с другими боль, но не могла разделить радость — не длянее были объятия и поцелуи.

Она смотрела на освобожденных и не переставала поражаться —среди них были и такие, кто провел в плену семь лет.

Как можно пережить такое? Как можно все эти годы цеплятьсяза призрачную надежду? И что теперь мужья говорят женам после всего, чтоиспытали? А что, если бы ее саму взяли в плен во время одного из выездов сРальфом?! Пару раз Пакстон оказывалась на волоске от этого и прекрасно отдаваласебе в том отчет. Что бы она делала во вьетнамском плену? Пакстон оченьсомневалась, что выжила бы там, и удивлялась, как смогли выжить эти люди.

На следующий день, после того как бывших пленных опросилиофициально, Пакстон начала брать у них интервью, разговаривать с их женами ииногда даже с детьми. Затем к ней присоединился фотограф. Пакстон чувствоваласебя совершенно разбитой. Во время интервью с одним из пленных она вдругпоняла, что перед ней человек отряда «туннельных крыс» из Кучи и что его взялив плен незадолго до пропажи Тони. Руки Пакстон внезапно так сильно задрожали,что она на миг потеряла способность записывать его слова. Этот человек пробыл вплену три года — огромный срок и для него, и для самой Пакстон. Ровно стольковремени прошло с тех пор, как Тони пропал без вести, и она все еще не знает,жив он или мертв.

— Я… — Ее голос дрожал так же, как и руки. — Яхотела бы спросить кое-что не записывая.

Пленный испуганно поглядел на нее, как бы ожидая, что онахочет спросить о чем-то ужасном, что может обесчестить его и его семью.

— Вы знали сержанта по имени Тони Кампобелло, там, вКучи?

Он внимательно взглянул на Пакстон и молча кивнул,соображая, Не уловка ли это. Может быть, Кампобелло оказался вражеским агентом?

— А что?

— ..дело в том, что я любила его… я была тогда вСайгоне, — ответила Пакстон тихим, надломленным голосом. Она вернулась впрошлое, и это оказалось невероятно тяжело. — Его объявили пропавшим безвести почти сразу же после того, как вы попали в плен… и никто решительно ничегоне сообщил о нем за эти три года… Я просто думала… я думала… — У нее из глазкатились слезы, она пыталась сдержаться и не могла. Эти люди и так многоепережили, нечего навязывать им еще и свою боль. Но он приблизился и коснулся еесвоей исковерканной рукой с разбитыми пальцами. Теперь она стала его сестрой…другом… ребенком. Пока он говорил, Пакстон глядела на него сквозь слезы.

— Все, что мне известно, это то, что два года назад онбыл жив. Его привезли в нашу тюрьму, я даже не знаю, как она называлась, я былконтужен, когда попал туда. — Он говорил тихо, так, что, кроме Пакстон, ихникто не слышал.

— То есть вы не знаете, где она находилась? —спросила она так же тихо.

— Нет… но он был там. Я помнил его по Кучи… Он держалсяхорошо и был все еще жив, когда я его видел в последний раз. Вот и все, что язнаю. Вы бы порасспросили лучше Джордана. Он тоже из наших, может быть, онзнает больше.

Пакетом смогла поговорить с Джорданом только через три дня ине услышала от него ничего утешительного. Оказывается, Тони вместе с другимидвумя пленными бежал, и Джордан был совершенно уверен, что все трое погибли.Правда, прошел слух, что принесли только два тела, но он ничего не зналнаверняка.

Джордан уверял Пакстон, что погибли все трое, потому чтоневозможно убежать от собак, пулеметов, от хитрых ловушек и бдительного конвоя.Тони наверняка был убит. Джордан пробыл в плену еще два года, но больше ихдороги ни разу не пересеклись, и он ничего не слышал о Тони Кампобелло. Онуверил ее, что Тони мертв. Иначе быть не могло. И, говоря это, он плакал вместес нею.

Для Пакстон началось страшное время — она снова столкнуласьс болью и смертью, с надеждой и горем, с жуткими рассказами о том, что пришлосьперенести тем, кто оказался в руках у вьетконговцев. Казалось, муке не будетконца, и женам этих людей тоже понадобилось немалое мужество, чтобы слушать. Новот неделя закончилась, и Пакстон вернулась во Францию с чувством, как будтоона сама побывала в лагерях для военнопленных. Эта работа оказалась самойизнурительной из всех, какие ей приходилось выполнять, и она дала себе слово,что, если ее снова попросят о чем-то подобном, она откажется. Но тем не менееэта поездка вылилась в ряд блестящих репортажей, принесших Пакстон еще большуюизвестность и популярность. Поговаривали даже, что со временем она вполне можетпретендовать на Пулитцеровскую премию. Ральф когда-то дразнил ее этой премией,но как давно это было! Какой молодой и неопытной была тогда она сама, да и Тонитоже. И вот теперь она узнала ответ на вопрос, который мучил ее столько лет.

Все стало ясно, и она ничего не могла изменить. Первогомарта Пакстон полетела в Нью-Йорк, чтобы увидеть Джоя и поведать ему все, чторассказали ей двое пленных — один, встретивший Тони в тюрьме два года назад, ивторой, знавший, что Тони бежал и наверняка был убит вьетконговцами. Из всеготого, что Пакстон узнала и услышала на базе Кларк-Филдс, это казалось наиболееубедительным.

Все это она рассказала Джою, стараясь по возможностисмягчить удар. Они долго бродили по Центральному парку и наконец сели наскамейку. И Пакстон сказала. Джою уже исполнилось одиннадцать — столько же,сколько было ей самой, когда умер ее отец. Он был умным мальчиком, и она знала,он сможет все понять.

— Мне тоже очень тяжело, Джой. — На ее глазахпоказались слезы. — Я когда-то думала, что если он остался в живых, еслине погиб в тот день, то он непременно выберется. Твой отец был такиммужественным, сильным, умным… таким добрым. Но теперь его нет больше…

Теперь они должны были наконец поверить в это. Не говоря большени слова. Пакетов обняла мальчика, прижала к себе, и они оба заплакали.

— Теперь ты веришь, что его больше нет? — с больюв голосе спросил Джой, Она кивнула. Надо наконец расстаться с иллюзорной надеждой— ради него и ради себя самой. Ей уже двадцать семь, и она так долго ждалаэтого человека, что оказалось тяжело расстаться с надеждой, но Пакстонпонимала, что должна это сделать.