Черный рыцарь споткнулся. Чирне, старый хват, такой оказииупустить не мог. Ударил с полуоборота в голову, тяжелый пассавский[291]меч разрубил капюшон, разрубил и скинул шлем. Взору Чирне явилось залитоекровью, смертельно бледное искаженное лицо, и он тут же понял, что лица этогоне забудет никогда. Раненый зарычал и напал, не думая падать, хотя упастьдолжен был. Чирне выругался, схватил меч обеими руками и рубанул еще раз,сильно крутанувшись, по шее хлынула черная кровь, голова рыцаря упала на плечо,повисла, удерживаясь лишь на лоскутке кожи. А безголовый рыцарь продолжал идти,размахивая мечом и поливая все вокруг себя кровью.

Кто-то из стрелков взвыл от страха, два других кинулисьбежать. Хайн фон Чирне не отступал. Принялся страшно и безбожно ругаться,крепче встал на ноги и рубанул снова, на этот раз не только отделил голову оттуловища окончательно, но и отрубив почти все плечо. Черный рыцарь рухнул вприбрежное мелководье, дергаясь там в конвульсиях. Прошло немало времени,прежде чем он замер.

Хайн фон Чирне, тяжело дыша, оттолкнул подальше уносимыйтечением труп арбалетчика в бригантине.

– Что это было? Что это, клянусь Люцифером, было?

– Иисусе, будь милостив, – бормотал стоящий рядомФричко Ностиц. – Иисусе, смилостивься…

Речка Вэнжа певуче шумела на камнях.

Тем временем Рейневан сбежал, и это получилось у него такловко, словно он всю жизнь только и делал, что галопировал связанным. Несся онпрямо вперед, крепко ухватившись связанными руками за луку седла, вжавшисьголовой в гриву, изо всех сил стискивая бока коня коленями, мчался такимгалопом, что аж дрожала земля и завывал в ушах ветер. Конь, любимое животное,казалось, понимал, в чем дело, вытянув шею и выдавая из себя все, что мог,доказывая тем самым, что последние пять-шесть лет его овсом кормили ненапрасно. Подковы били по затвердевшему грунту, шумели задеваемые в диком бегекусты и высокие травы, били по лицу ветки. «Жаль, что Дзержка де Вирсинг невидит, – подумал Рейневан, хотя в принципе сознавал, что его наездническиеспособности в данный момент сводятся лишь к тому, чтобы как-то удержаться вседле. – Но, – тут же подумал он, – и этого вполне достаточно».

Возможно, подумал он так немного рановато, потому что конькак раз решил перескочить через поваленный ствол. И перескочил, и даже вполнеловко, только беда в том, что за стволом была яма от вырванных корней. Ударослабил хватку. Райневан полетел в лопухи, к счастью, такие большие и густые,что они оказались способными хоть немного смягчить падение. Но удар о землю всеже вышиб у него из легких весь воздух, и он со стоном свернулся клубком.

Распрямиться он уже не успел. Гнавшийся за ним ВителодзоГаэтани спрыгнул с седла рядом.

– Хотел сбежать? – прохрипел он. – От меня?Ах ты, гадина.

Гаэтани уже собрался было пнуть Рейневана, но не успел.

Как из-под земли вырос Шарлей, двинул его кулаком в грудь иугостил своим излюбленным пинком под колено. Однако итальянец не упал, толькопокачнулся, выхватил из ножен меч и рубанул от уха. Демерит ловко выскользнулиз поля досягаемости острия, обнажил собственное оружие, кривую саблю. Завертелею, свистнул крестом, сабля мелькала в его руке молнией и шипела змеей.

Гаэтани не позволил напугать себя продемонстрированнымумением фехтовальщика и, дико рявкнув, прыгнул на Шарлея. Они сошлись, звеняоружием. Трижды. На четвертый итальянец не успел парировать удар гораздо болеебыстрой сабли. Получил по щеке, залился кровью. Ему было этого мало, он,возможно, намерен был драться дальше, но Шарлей не позволил. Подскочил,оголовком сабли хватанул противника меж глаз. Гаэтани рухнул в лопухи. Взвыл,только когда упал:

– Figlio di puttana.[292]

– Возможно. – Шарлей протер клинок листомлопуха. – Но ничего не поделаешь, матерей не выбирают.

– Я не хотел бы портить развлечения, – сказалСамсон Медок, – появляясь из тумана с тремя конями, в том числе ихрапящим, покрытым мылом гнедым Рейневана. – Но, может, нам все-такиуехать? И неплохо бы галопом.

Млечное покрывало разорвалось, туман поднялся, развеялся влучах пробивающегося сквозь облака солнца. Погруженный в chiaroscuro[293] длинных теней мир неожиданно посветлел, заблестел, заигралрасцветками. Совсем как у Джотто. Для тех, кто, конечно, когда-нибудь виделфрески Джотто.

Блеснули красной черепицей башни недалекого ужеФранкенштейна.

– А теперь, – сказал, насмотревшись, СамсонМедок. – Теперь в Зембицы.

– В Зембицы, – потер руки Рейневан. – Двигаемв Зембицы. Друзья… Как мне вас благодарить?

– Мы об этом подумаем, – пообещал Шарлей. – Апока… А ну, слезай с коня.

Рейневан послушался. Он знал, чего ожидать. И не ошибся.

– Рейневан из Белявы, – проговорил Шарлейблагородно и торжественно. – Повторяй за мной: «Я дурак!»

– Я дурак…

– Громче!

– Я дурак, – узнавали заселяющие округу ипросыпающиеся в эту пору Божьи семьи: полевые мыши, лягушки, жерлянки,куропатки, овсянки и кукушки, а также мухоловки, сосновые клесты и пятнистыесаламандры.

– Я дурак, – повторял вслед за ШарлеемРейневан. – Я патентованный дурак, глупец, кретин, идиот и шут, стоящийтого, чтобы меня заключили в NARRENTURM! Что бы я ни придумал, оказываетсяпределом глупости, что бы я ни сделал, превышает эти пределы, –разбегалась по мокрым лугам утренняя литания, – к величайшему и совершенноне заслуженному мною счастью, у меня есть друзья, которые не привыкли оставлятьменя в беде. У меня есть друзья, на которых я всегда могу положиться ирассчитывать на них, ибо дружба…

Солнце поднялось выше и залило золотым светом поля.

– Дружба – это штука изумительная и громадная!

в которой наши герои попадают в Зембицах на оченьевропейский рыцарский турнир. Для Рейневана же контакт с Европой оборачиваетсякрупным разочарованием. И не только крупным, но и болезненным