в Шомоне «возможно, самое далеко идущее из всех, когда-либо заключенных». И все же единственное замечание, которым Меттерних счел нужным сопроводить копию соглашения, направляемую Худелисту в Вену, состояло в том, что соглашение было умеренным и что оно произведет благоприятное впечатление на общественное мнение. Речь шла об общественном мнении в государствах бывшего Рейнского союза и Франции, потому что в других странах оно было далеко от умеренности. К удивлению Штадиона, все еще участвовавшего в переговорах в Шатильоне, Меттерних упомянул соглашение в Шомоне лишь мимоходом. Трудно избежать впечатления, что основной интерес австрийского министра состоял в том, чтобы через соглашение теснее привязать Каслри к Европе. Фактические условия соглашения были менее важны, чем британская решимость играть активную роль на континенте. Если на данный момент сфера участия Англии ограничивалась Западной Европой, то договор обеспечивал переговорный механизм, прецеденты, принципы и позиции для вовлечения Лондона со временем также в дела Восточной Европы. Это был, как мы уже отмечали, политический авантюризм, одно из редких отступлений Меттерниха от дипломатического расчета.

В войне против Франции имел значение вопрос: кто примет умеренные условия мира – Наполеон или Бурбоны? Теперь Меттерних с еще большим усердием стремился спасти зятя своего кайзера. Он больше не пытался создавать видимость, что его усилия имели целью лишь оказать психологическое воздействие на общественное мнение. Когда наступило 10 марта – дата ответа Наполеона на условия союзников, выработанные в Труа, – и Коленкур ничего не представил, кроме осуждения союзников за отказ от условий Франкфурта, Меттерних не только просил союзников дать Франции дополнительное время, но и открыто порицал царя за то, что мирное соглашение не было подписано месяцем раньше, когда представитель Александра сорвал конференцию. Как измену расценил Фридрих Вильгельм угрозу Меттерниха отдать приказ Шварценбергу прекратить боевые действия, когда царь призвал к решительным действиям против австрийца. «Они все спятили и должны быть помещены в приют лунатиков, – писал Меттерних Штадиону. – Нас третируют всегда как сторонников распродажи монархии, как будто Австрия жаждет подчиниться иностранцам, и, наконец, как болванов. Думаю, однако, что именно мы не утратили еще разум».

Возможно, Меттерних был безумцем или глупцом, но он еще раз попытал судьбу. 13 марта Коленкуру было предложено подготовить ответ в течение 48 часов, иначе конференция в Шатильоне будет закончена. Только когда через два дня пришел ответ, который оказался более высокомерным, чем прежде, австрийский министр решился на прекращение заседаний в Шатильоне – этой «жалкой комедии», по выражению Штадиона. Последнее заседание состоялось 18 марта. Штадион зачитал союзную декларацию, в которой возложил ответственность за срыв конференции на Наполеона. Даже после этого Меттерних не расстался с надеждой. Он допустил прекращение конференции, потому что верил: «мир ближе без переговоров, чем с ними». Он также смог извлечь выгоду: получил обещание Харденберга удвоить усилия для того, чтобы вырвать уступки у царя по польскому вопросу».

В конечном счете, однако, усилия Меттерниха ничего не дали. В таком безнадежном предприятии он рисковал остаться клоуном в дешевой комедии. Когда над Бордо поднялся стяг Бурбонов, австриец примирился с неизбежным. К тому времени, когда Бонапарт выступил с новым мирным предложением через барона Вессенберга, который был перехвачен по пути из Лондона, было уже поздно. Австрия связала себя обязательствами в отношении Бурбонов. Меттерних ободрил Худелиста, который давно опасался такого исхода. «Верь, – писал он, – что мы не тащимся впустую, что я сохраняю верность своему постоянному принципу, состоящему в том, что события, которые нельзя предотвратить, необходимо направлять. Только слабые колеблются». Только теперь в известном смысле Австрия закончила свое посредничество в войне. К лучшему или худшему, но курс Меттерниха с этих пор координировался с Каслри и Харденбергом.

Глава 11

Заключение: Противоборство завершилось и началось снова

Некоторые усматривают в крахе режима Наполеона полный провал политики Меттерниха, другие – его величайшую победу. И те и другие не правы. Провалом это не было, потому что надежды Меттерниха не совпадали с его видами на будущее. Его дипломатические усилия весной 1814 года позволили избежать наихудших последствий решимости Наполеона сопротивляться до конца. С другой стороны, падение Наполеона, конечно, нельзя считать победой Меттерниха, поскольку осуществление двух главных целей – сохранение сильной, независимой Франции и нейтрализация Германии – оставалось под вопросом. В территориальном отношении соглашения в Труа и ратифицированные договором в Шомоне разрешили проблему сохранения сильной Франции вполне терпимо, другой вопрос, какова была внутренняя обстановка в стране, внушавшая самые мрачные предчувствия. В то время ближайшие сподвижники министра иностранных дел Австрии, Худелист и Генц, хотя и досаждали своему шефу мелочными жалобами друг на друга, оба придерживались того мнения, что Франция Бурбонов стала бы слабой Францией, вероятно, ареной гражданской войны и что «относительная мощь, которая сохранится в ней после всех передряг, вряд ли послужит препятствием реализации замыслов России, скорее будет способствовать ей». Тот факт, что главным адвокатом реставрации Бурбонов была Англия, не имел для Генца значения. Он считал Англию естественным союзником России, желающим от всей души, чтобы колосс Востока «приобрел абсолютное превосходство над его соседями».

Меттерних едва ли разделял мнение Генца, иначе он давно бы подписал сепаратное мирное соглашение. Он называл Генца «непрактичным», «типичным интеллектуалом» и знал, что публицист придерживается абсолютно ошибочного мнения в отношении Англии. К тому же Меттерних мог лучше Генца видеть слабость Бурбонов. До 20 марта влияние их сторонников не было заметно за пределами британского кабинета министров. Акция с водружением флага в Бордо означала скорее отчаянное неверие в будущее Наполеона, чем энтузиазм по поводу возможного восшествия на престол графа Прованса. Даже после того, как 11 апреля Наполеон отрекся от престола, а граф прибыл 4 мая в Париж в качестве короля Людовика XVIII, прием, оказанный населением новому монарху, как отметил Меттерних, был весьма прохладным. Этот прием представлял собой разительный контраст бурному ликованию, с которым французы встретили несколькими днями раньше Александра. Хотя царь и отказался от своих кандидатов на трон, герцога Оранского и герцога Берри, он сохранял хороший шанс стать главным покровителем французской монархии, как и опасался Генц.

Поэтому Меттерних был вынужден во второй раз – первый раз это было связано со Швейцарией – отступить от своего принципа невмешательства во внутренние дела других государств. Все союзники имели довольно четкие представления о желательном правительстве во Франции, и они не хотели оставлять его формирование на волю случая. Александр надеялся играть роль защитника либерального режима, образованного по образцу конституции 1791 года. Каслри рассчитывал на установление конституционного монархического режима, который не совершил бы самоубийства