с первых дней своего существования. Меттерних, надеясь сохранить бонапартизм даже без самого Бонапарта, намеревался, насколько возможно, отстаивать экономический и социальный статус-кво, то есть сохранить стабильность и предотвратить то, что Генц называл «контрреволюцией». Соответственно, когда кайзер Франц наконец отмежевался от своего зятя и поддержал Каслри в усилиях по мобилизации сторонников Бурбонов, условия мира, которые австрийский эмиссар, граф Людвиг Бомбеллес, привез в штаб-квартиру Бурбонов, включали установление конституционной монархии, примирение с конфискацией аристократических поместий, гарантию выплаты государственного долга, сохранение гражданского и военного чиновничества. Эти условия, которые большинство разумных людей поддерживали, вскоре были включены в хартию, нехотя принятую Людовиком XVIII. Но реставрацию Бурбонов Меттерних не считал адекватным решением проблемы до тех пор, пока через несколько месяцев Талейран не добился перемещения вектора интересов Франции в сторону Англии и Австрии против России и Пруссии на Венском конгрессе.

Между тем в Германии падение Наполеона усугубило трудности Меттерниха, как он и предполагал. Во-первых, оно лишило его одного из главных преимуществ в отношениях с государствами бывшего Рейнского союза. Он утратил роль посредника, умеренного политика на фоне амбициозных монархов Востока и Запада. Теперь промежуточные германские государства могли играть на противоречиях между Россией и Австрией так же, как в свое время играли на противоречиях между Францией и Австрией. Уже отмечалось, что король Вюртемберга, делая вид, что он опасается намерений Австрии и Пруссии подменить своим господством власть Наполеона в Германии, стал искать и нашел покровительство со стороны Санкт-Петербурга. В июле 1814 года он предложил даже идею создания Русско-Германского союза, альянса среднегерманских государств под руководством России. С другой стороны, баварский король Максимилиан Иосиф, все еще опасавшийся притязаний Пруссии на франконские земли, воспользовался ситуацией таким образом, чтобы добиться еще больших уступок от Вены. В июне он был вознагражден конвенцией, согласно которой города Вецлар, Франкфурт и Майнц с прилегавшей к ним территорией, которая служила мостом между этими городами и Рейнским Палатинатом, отошли к Баварии и были признаны Австрией. Если не сделать этих уступок, разъяснял Меттерних разочарованному Францу, «Бавария окажется в положении, каким естественно воспользуются Россия и Пруссия для собственного усиления за счет наших интересов».

Если бы уступки не отражали ничего более, кроме успешных позиций Баварии в политическом торге, то и в этом случае их значение не следовало бы преуменьшать. Но они означали большее. Они стали желательными даже с точки зрения Меттерниха из-за активности Пруссии, которая также усилила свое влияние благодаря падению Бонапарта. Харденберг, стремившийся достичь своих целей, пока еще в нем нуждался Александр, и до того, как Франция снова станет сильным противником, выдвинул 29 апреля все свои территориальные претензии. Они включали не только Саксонию и оговоренные западные земли за Рейном, но также впервые была затребована территория к югу от Мозеля, представлявшая собой полосу в 50 километров шириной на левом берегу Рейна, в том числе мощную крепость Майнц. Штадион, которого Меттерних послал на переговоры с Харденбергом, предпочел признать новые требования канцлера, надеясь, что тот в ответ умерит свои притязания на Саксонию. Меттерних, однако, встал на сторону командования австрийской армии в оценке Майнца как стратегического города, который Австрия должна уберечь от Пруссии любой ценой. Значение Майнца понимали также в Пруссии, где вопрос о крепости обсуждался 29 мая. «Южная Германия, – гласил протокол встречи с участием Гумбольдта, Гнейзенау, Боена и Кнезебека, – благодаря этой крепости будет принуждена войти в Пруссию». 31 мая споры с Пруссией относительно Майнца завершились решением о размещении в крепости объединенного австро-прусского гарнизона. Когда же Меттерних подписал 3 июня конвенцию, передававшую Майнц Баварии, ему было сказано, что эта проблема станет причиной острых дебатов на Венском конгрессе, который предполагалось открыть в августе.

Третьим следствием падения Наполеона стало тревожное ускорение развития реставрационных движений, которые временно сдерживались жизнеспособностью Французской империи и союзническими соглашениями с промежуточными германскими государствами. В марте барон Штейн, пожелавший извлечь максимум полезного из ссылки на «федеральную связь» в соглашении в Шомоне, разработал еще один проект конституции Германии, отличительными чертами которого стали четырехсторонняя директория (в действительности устаревшая из-за патронажа России над Вюртембергом) и федеральное законодательное собрание, состоявшее не только из представителей правительств, но и парламентов германских государств. Он также удвоил усилия с целью повысить коэффициент полезного действия своего центрального административного аппарата и ландштурма, организации, призванной держать в повиновении германских суверенов, а также оказывать помощь жертвам аннексий.

Последние также активизировались через ассоциацию, возглавляемую графом Зольмс-Лаубахом. На встрече 15 февраля в Амербахе почти пятидесяти князей, являющихся жертвами аннексий, руководство ассоциации назначило барона Х. Гёртнера, личного советника князя Вид-Нойвида, своим представителем в штаб-квартире союзников. Ему было поручено добиваться восстановления старого режима и полного возмещения ущерба, понесенного князьями в эпоху Наполеона. Когда Гёртнер 12 марта прибыл в Шомон, то нашел Меттерниха совершенно равнодушным к делу князей. В то время еще заседала конференция в Шатильоне и сохранялась возможность оставления Бонапарта у власти. Однако через две недели, когда Меттерних сделал ставку на Бурбонов, ему пришлось поправить свою позицию в германских делах. На встрече союзных министров, состоявшейся 23 марта в Барсур-Аубе, он столкнулся с почти единодушной поддержкой жертв аннексий другими министрами. Они оказали Гёртнеру теплый прием, считая, что любые мотивы, оправдывавшие аннексии в пользу среднегерманских государств, теперь, с уходом бывшего протектора с политической арены, утратили силу. По предложению графа Мюнстера участники встречи приняли резолюцию, осуждавшую «меры произвола» в отношении жертв аннексии и поручавшую графу Зольмс-Лаубаху выработать проект минимума прав, защищающих сословные интересы. Затем проект должен был стать основой Декларации союзников. 30 мая, когда условия Шомона, включенные в первый договор, подписанный в Париже, были официально приняты Францией, Меттерних, возможно, вслед за Генцем последним расценил подпись Людовика под договором как победу Австрии, да и то в том смысле, что не случилось худшего.

Теперь Меттерних нехотя направил свои усилия на поддержку Харденберга и Каслри. Позднее, правда, он вновь вызвал гнев Штейна, возражая против принятия долгожданной Декларации союзников на том основании, что в Парижский договор уже была включена формула «федеральной связи», принятая в Шомоне. Но в перспективе у австрийского министра ничего не оставалось, кроме как поддержать Харденберга в его долгой и изнурительной борьбе на Венском конгрессе с целью установления контроля над строптивыми германскими суверенами. В результате Акт о создании Германского союза от 1815 года, даже если он и учредил конфедерацию вместо рейха, включал в себя пункт о сословной конституции и билль о правах аристократов. Таким образом, в Германии, как и во Франции, победа над Бонапартом и бонапартизмом была более