Наполеона и должно было породить реакцию, то она исходила бы из этих кругов. Именно это и случилось как в 1809 году, так и в 1813–1814 годах, хотя в 1809 году жертвы аннексий группировались вокруг Австрии. Природа этого движения замутилась многими факторами, в частности привычкой отождествлять рейх с немецким единством, прав сословий с правами человека. Фактически образцом для участников этого движения служили Великая хартия средневековой Англии и Генеральные штаты старой Франции, но не правовые идеи революции.

Подчеркивая скорее реставраторский, чем национально-освободительный характер движения, связанного со Штадионом и Штейном, наше исследование отнюдь не претендует на оригинальность. Мы утверждаем только, что этот вопрос крайне важен для оценки политики Меттерниха в отношении Германии. В 1809 году Меттерних, хотя он и не являлся типичным представителем имперской аристократии, все же находился там, где его и следовало искать. Он боролся бок о бок с другими дворянами-эмигрантами за возвращение домой. Но если бы Меттерних был одержим классовыми предрассудками, стремился вернуть родовое поместье и придерживался подлинно консервативного политического кредо, он, без сомнения, встал бы в 1813 году на сторону Штейна и Штадиона точно так же, как поступил его отец. Однако он не потерял голову в эйфории войны за освобождение и отказался содействовать в какой-либо форме восстановлению рейха, разве что способствовал ликвидации власти Наполеона к востоку от Рейна. Чтобы совместить свой политический курс с интересами семьи, он упрашивал Франца Георга продать поместье в Охсенхаузене. Старый рейхсграф, активный участник борьбы за восстановление прав аристократов, отверг эту просьбу.

Чтобы понять характер мышления Меттерниха, следует обратиться не к Акту о создании Германского союза 1815 года, который учел интересы аристократов, ставших жертвами аннексий, но к проекту 1813 года, при помощи которого Меттерних надеялся осуществить посредничество с целью закончить войну. Проект предусматривал сохранение Рейнского союза в том состоянии, в каком он находился, но с предоставлением международных гарантий вместо протектората Наполеона. Трудно представить себе, чтобы явное одобрение конституций Баварии и Вестфалии, не говоря уже о режимах короля Жерома и великого герцога Наполеона-Людовика в Берге, могли быть истолкованы как защита консерватизма. Верно, что Генц состряпал доктрину легитимности, чтобы узаконить правление Наполеона и его подопечных. Но это произошло после того, как такого рода аргументы получили широкое распространение, и нет свидетельств, что Меттерних воспринимал доктрину Генца всерьез. Наоборот, в необходимых случаях, например в случаях с князем Изенбурга или князем-примасом, который подкрепил свои права на владение герцогством Франкфурт дюжиной соглашений, австрийский министр производил конфискации территории Рейнского союза столь же рьяно, как и Штейн.

Дело не в том, что Меттерних по необходимости стал сторонником реформ периода существования Рейнского союза, обожателем конституций, мер по обеспечению крепостного права, выработке новых правовых кодексов, эгалитарных принципов, при помощи которых суверены стремились обуздать своих феодалов. Дело в том, что он поднялся над своими личными чувствами и интересами ради того, что считал главной практической целью своей внешней политики: ради цивилизованной защиты интересов Австрии.

В этом смысле многое помогают уяснить годы ученичества Меттерниха. Когда он достиг соответствующего возраста и вступил на стезю дипломатической карьеры, в Вене широко дебатировался вопрос о ценности Священной Римской империи. С одной стороны, рейх оставался важной территорией для вербовки рекрутов, источником ряда налоговых поступлений и доходов от торговли, а также неосязаемых выгод, связанных со статус-кво. С другой стороны, рейх увеличил военные обязательства Австрии до опасного уровня, вовлек ее в изнурительные споры с так называемыми «вооруженными поместьями», осложнил ее отношения с Пруссией и вынудил ее по необходимости защищать слабых – церковные земли и собственность имперской аристократии нижнего уровня. В целом выгоды перевешивали неудобства, но зазор между ними был крайне узок, а соблазн пожертвовать своим статусом в рейхе ради территориальных приобретений в соседних государствах был, напротив, слишком велик.

В любом случае добровольный уход из рейха исключался. Даже если рейх и представлял сомнительную ценность, его территория имела большое значение для обеспечения европейского равновесия сил. Австрия не могла позволить соперникам занять там ее место. В этом заключался гвоздь соперничества с Францией. О признании Наполеоном этого свидетельствует его решение обеспечить свой контроль над Германией не путем присвоения короны Священной Римской империи, чего многие желали или опасались, но путем создания союза реальных центров силы в рейхе – бывших «вооруженных поместий». Это решение проводилось в жизнь в 1809-м, 1812-м и снова в 1813 годах, и оно доказало свою эффективность.

Другим конкурентом Австрии в борьбе за Германию была Россия. Здесь опять же, если отталкиваться лишь от гибели Великой армии Наполеона, то русская угроза могла быть сведена к локальным целям Александра в Польше, на Балканах или его абстрактным устремлениям спасти человечество. С этой точки зрения интерес России к Германии носит косвенный характер, состоящий из эгоистичного стремления поддержать территориальные претензии Пруссии относительно Саксонии и благосклонного, хотя и непоследовательного, отношения к программе Штейна. В более долговременной перспективе выясняется, однако, что Россия должна считаться одной из держав, непосредственно заинтересованных в господстве в Германии. К этому ее влекли как династические связи с правителями таких государств, как Баден, Вюртемберг, Ольденбург и Мекленбург, так и различные международные соглашения, начиная от Тешенского и кончая Тильзитским договором. В представлении австрийцев диапазон влияния России на обстановку в Центральной Европе находился между высокомерным франко-русским посредничеством, приведшим к Имперскому эдикту 1803 года, и странной политикой, способствовавшей краху Австрии в 1809 году. В те годы почти любая тема, обсуждавшаяся в Вене, сводилась к вопросу о том, какая из двух держав – Франция или Россия – более опасна для Австрии.

Меттерних прожил годы своего становления как государственного деятеля в обстановке этих дебатов, начиная от их зарождения во время выхода царя Павла из Второй коалиции до их кульминации во время достижения перемирия в Цнайме. Следовательно, когда австрийский министр оценивал возможности, открывшиеся в связи с катастрофой Наполеона в России, он не нуждался в перлюстрации перехваченных писем и других убедительных свидетельствах недоброжелательности Александра. У него уже сложилось представление о возможной линии поведения России. Знание этого подсказывало ему, что поражение Наполеона приведет к новому раунду борьбы за Германию, более того, борьбы, в ходе которой территориальные претензии Австрии в Южной Германии и ее связь с прежним рейхом поставят ее в невыгодное положение. Рейх оказался бременем, которое отказывался нести даже Наполеон. Меттерних пришел к выводу, что австрийская политика не должна изначально отвергаться в столицах государств Рейнского союза, поэтому Австрии необходимо поддерживать статус-кво в третьей Германии. В этой связи важно помнить, что переход