– Кот-то чем виноват?

– Он тоже лижет ей жопу. Ей. Писаке.

Билли не все знает о котах. Или – у разных писак и котыразные? Скорее всего.

– Знаешь, милая… Ты, похоже, психопатка.

– Психопатка, – весело соглашаетсяЛягушонок. – Но и это еще не все.

– Что еще?

– Я клептоманка. Извращенка. Бо-ольшая любительницагрупповухи. Обожаю припизднуть от случая к случаю.

– Я сразу понял.

– Но самое главное… Самое главное – я настоящаярусская. Скажешь нет?

Русская.

Лягушонок, эта зачумленная полукровка, так хочет бытьрусской, что готова выпрыгнуть из штанов, из кроссовок, из дома, из города, изстраны; для того чтобы стать русской, все средства хороши. Своруй паспорт,засади в каталажку первого попавшегося лоха, издевайся над матерью, издевайсянад котом, обзывай папашу мудаком (большего он, карликовый швед, незаслуживает), не мойся сутками, устрой в комнате бомжатник, слушай до одурирок-див из провинциальной Уфы, втирай очки про групповуху, приставай ковзрослым мужикам с непристойными предложениями – и тогда тебе обломится великоесчастье: быть русской. Лягушонок еще хуже, чем все румыны и поляки, чембундеса, пригревшие Билли, чем антикварная грымза из самолета. Быть русскойозначает – быть психопаткой, так написано на евангельских скрижалях Лягушонка.Да и плевать, переписывать скрижали, перелопачивать навоз в голове соплячки яне собираюсь. Себе дороже.

– …Скажешь нет, Дэн?

– А ты, случаем, героин не потребляешь?

– Могу и героин. За компанию.

– Лихо!

– Что, правда? – Лягушонок едва не лопается отгордости.

– Ты настоящая русская.

– Дэн… Дэн…Ты потрясный!

Даже если бы я предложил ей перепихнуться или обнестисупермаркет – даже это не вызвало бы у Лягушонка большего прилива чувств. Онауже не жмется к крышке унитаза, она садится на край ванны, ровно в том самомместе, где еще несколько минут назад сидел Муки: шампуню и душу для геляпо-прежнему ничего не угрожает.

В Лягушонке нет ничего египетского, разве что ступня (та,что без кроссовки), разве что – пятка: голая, чистая, розовая шведская пятка.

– Помыть тебе голову? – спрашивает Лягушонок.

– Не стоит.

– А спинку потереть?

– Не стоит.

– А если… если я к тебе присоединюсь?

– Я тебя утоплю.

– Смешно. Ха-ха.

Надо бы было напустить в ванну побольше пены, запоздалодумаю я. С места, где сидит Лягушонок, должно хорошо просматриваться мое тело.Все его анатомические подробности, Лягушонок пожирает их глазами. Во взглядеЛягушонка застыли любопытство и восторг первооткрывателя, исследователя саванн,горных массивов, флоры и фауны Патагонии, циклонов, торнадо. Никого у нее небыло, никогда; презервативы, купленные в аптеке, – всего лишь детальимиджа, не больше, функциональной нагрузки они не несут.

Анна Брейнсдофер-Пайпер может быть абсолютно спокойна засвою дочь.

– Какой ты красивый, Дэн!

– Ты находишь?

– В жизни не видела таких красивый парней. С такимкрасивым…

Я жду от соплячки самых циничных и наглых оценок: гораздоболее циничных и наглых, чем реклама пива «Стелла Артуа», чем реклама кроссовок«Reebok», чем реклама косметики «MaxFactor» – ведь до сих пор в выражениях онане стеснялась. Но, как ни странно, соплячка проявляет недюжинное монашескоецеломудрие, даже слово «член» ей не пропихнуть, не говоря уже о выраженияхпозабористее.

– Красивым чем?..

– Ну… Ты же сам понимаешь.

Нуда. Я – понимаю. Во мне и правда нет никаких видимыхизъянов; пусть я не модель, но назвать меня уродом язык не повернется. Такпочему бы Ей не полюбить меня, не соплячке -

Ти-на-тин?..

– Значит, я тебе нравлюсь?

– Очень.

От легкого смущения, если оно и было, не осталось следа. Даи чего бы мне стесняться? Кого? Кому придет в голову краснеть и прикрывать пахпри виде лилий, кувшинок, болотной осоки, растрескавшихся от зноя камней,речного ила, водомерок, стрекоз, почти касающихся крыльями воды; при виделягушонка.

Деталь пейзажа – Лягушонок не более чем деталь пейзажа. Ктому же не самая симпатичная.

– У тебя есть девушка? – спрашивает Лягушонок.

– Есть.

– А как ее зовут?

– Тинатин.

Лягушонка едва не плющит от приступа свежеиспеченнойревности. И все же она находит в себе силы спросить:

– Странное имя. Твоя девушка – русская?

– Русская? Да, пожалуй.

Я и понятия не имею, русская ли Тинатин. Со мной она разговаривалабез всякого акцента, но я не удивился бы, встретив ее во франкфуртскомаэропорту, у стойки регистрации на транзитный рейс «Абердин – Макао». Совсем быне удивился. Хотя русские видны всегда. О Тинатин этого не скажешь, она моглабыть парижанкой, живущей в Сан-Франциско, или новозеландкой, путешествующей поИндонезии, или гречанкой, спускающей деньги в монакских казино. Она могла бытькем угодно, но больше всего похожа… похожа… на рекламный плакат. Эта мысльпосещает меня только сейчас – рекламный плакат. Обычные товары и услуги слишкоммелки для Тинатин, слишком прозаичны, но ЖИЗНЬ КАК ТОВАР – это бы подошло.Жизнь – роман, жизнь – дерьмо, жизнь – босанова, почему нет? Жизнь как вдох,жизнь как выдох, как езда на бешеной скорости, как покусывание веточкиорешника; жизнь – как жизнь, жизнь – как смерть, да мало ли что еще можнопридумать о жизни? Есть еще странное слово фаду, его значения я не знаю, ипотому оно подходит Тинатин больше всего.

– …Только она не психопатка. Не извращенка и нелюбительница группового секса.

– И не клептоманка?

– Нет.

Я не могу поручиться ни за одно из своих высказываний.

– А как она относится к Земфире?

– Никак.

– И… И ты ее любишь?

– Очень. Безумно. Страшно. До потери пульса. С ума поней схожу.

Лягушонок запускает в меня гелем для душа. Тренировки наМуки напрасно не прошли, и мне пришлось бы туго, но реакция меня не подводит.Я, как заправский ватерполист, наполовину выскакиваю из воды, перехватываюлетящий прямо мне в голову гель и отправляю его обратно.

Есть!

Тяжелый пластик попадает Лягушонку прямо в физиономию, износа фонтаном брызжет кровь, картина не из приятных. Кровь действует насоплячку отрезвляюще. Она не визжит, подобно Муки, она переносит боль молча.