– Я хотела, чтобы ты освободился и был самим собой. Этомы и получили.

Он покачал головой и вздрогнул, будто сейчас только у негозаболели синяки. Потом оперся спиной на груду подушек, чтобы не беспокоилигрудь и живот, и устроил раненую руку поудобнее.

– Это было как под наркотиками – ничего не болело,когда ты меня касалась. Теперь я свободен, но болит это все зверски.

– Разве оно не всегда так? – улыбнулась я. Онснова был самим собой.

Я оглянулась на других вампиров. На Элинор, все ещесжимающую спинку своего кресла. Ощутила ее. Почувствовала, как вкус мороженого,которое можно собрать в шарик и лизнуть. В основном сливочное, но с шоколаднойкрошкой. Посмотрела на Лондона. Точно не сливочное, что-то более темное,маслянистое, полное хрустящих крошек. Нечестивец ощущался как глазурь,шоколадная глазурь, которую можно размазать по коже и слизывать дочиста. Явстряхнула головой, отгоняя эти образы, и посмотрела на Истину, все ещежмущегося к камину. Что-то свежее и чистое, клубника, может быть, клубничноемороженое, тающее на коже, и его можно слизнуть, и присосаться к прохладевокруг сосков…

– Анита! – Голос Жан-Клода. – Анита, этонужно прекратить.

Он никогда не называл меня Анитой. Услышав свое имя, яповернулась к нему.

– А почему твоего вкуса я не чувствую?

– Потому что я твой мастер, а не игрушка для твоейсилы.

Выражение его лица напугало меня, потому что он был напуган.Облизав сухие губы, я сказала:

– Наверное, это и есть ответ на наш вопрос. Не надо мнетрогать чужих вампиров.

– Да, – сказал он. – Да. – Он стоял у краякровати. – А теперь отключи это.

Я не сразу поняла, о чем он. Некромантия, ее надо опятьотключить.

Я закрыла глаза и стала втягивать ее в себя. Тянула сильно,еще сильнее, закрывая и сжимая этот метафизический кулак все туже и туже. Нобыло так, будто ладонь слишком маленькая, чтобы ее удержать. Сжать можно, новытекает наружу, будто песок сжимаешь в горсти. Нет, неправда. Я не хотела этопрекращать – так хорошо было просачиваться в вампиров, куда приятней, чемиграть с зомби. И как только я поняла, что это я сама позволяю кулаку протекать,я смогла его закрыть. Это было почти больно, но я закрыла. Смогла. Но мелькнуламысль, не наступит ли когда-нибудь день, когда силы будет столько, что не смогуя ее полностью перекрыть? Об этом надо будет поговорить с моей наставницей вмагии, Марианной. И чем раньше, тем лучше.

Открыв глаза, я спросила:

– Теперь как?

– Теперь хорошо, – ответил он, но не слишкомдовольным голосом.

– Это было страшно, – сказала Элинор. – Яощутила твою силу, будто ты лижешь мне кожу, лижешь…

Она вздрогнула, и не от наслаждения.

– Прости, – ответила я.

– Ты могла меня подчинить, – сказал Лондон. –Загипнотизировать, как я человека. Могла, я это чувствовал.

– Ты должна исправить то, что сделала с моимбратом, – заявил Нечестивец. – Или привязать меня так же, какпривязала его.

Я кивнула:

– Давай потом об этом побеседуем, ладно? На сегодня яуже по горло сыта.

– Ты мне обещала, – напомнил Нечестивец.

Я вздохнула:

– Послушай, я не знала, что взять кровь у меня вместоЖан-Клода – это будет такая большая разница. Я старалась как лучше, Нечестивец.Истина умирал, когда я предложила ему кровь. Я спасла ему жизнь, если яправильно помню, так перестань на эту тему собачиться.

Я злилась, потому что чувствовала свою вину, а меня этопочти всегда злит.

– Анита как-нибудь в другой день займется вашимипроблемами, – сказал Реквием. – А сегодня день мой.

Что-то в его тоне заставило меня обернуться к нему. Онлежал, будто страдал от ран, но выражение его лица не говорило о боли. Скорее,о предвкушении.

– Что это ты задумал, Реквием? – спросила я.

– Просто вспомнил, что тебе еще предстоит питать ardeurперед всей этой честной компанией.

Я покачала головой:

– Что-то меня не вдохновляет эта мысль.

– Испытание в том, чтобы проверить, что будет, если тыначнешь питать ardeur на глазах у наших гостей. Мы уже знаем, что некромантиюперед ними ты использовать не будешь, но этот вопрос все еще не был решен.

Я покачала головой:

– По-моему, был.

– Я здесь солидарен с Анитой, – сказалЛондон. – Никакого ardeur'а перед нашими гостями. Ничего такого на глазахдругих мастеров.

– Не нам решать, – возразила Элинор.

– Вы думаете, что я ошибаюсь? – спросил он.

Не ответил никто, так что пришлось мне.

– Нет, ты не ошибаешься. Мои силы слишкомнепредсказуемы, чтобы использовать их сейчас публично. Мне придется чертовскикрепко закрываться щитами.

– Может быть, ты и можешь в такой степени управлятьсвоей некромантией, – сказал Реквием, – но ardeur еще не укрощен и невзнуздан.

– Она только что освободила тебя, – сказалНечестивец. – Как ты можешь хотеть, чтобы она снова тебя поработила?

– Я не хочу снова быть рабом, но я хочу, чтобы она намне напиталась. И хочу так, как давно уже ничего не хотел.

Я обернулась к Жан-Клоду:

– Так он свободен или нет?

– Ты вернула меня обратно, и я теперь могу выбирать,Анита.

Я посмотрела на него:

– Не понимаю.

– Ты сказала, что не будешь питать от меня ardeur, еслия не освобожусь и не верну себе возможность выбирать. Ты сказала, что это былобы изнасилованием, если у меня нет выбора.

– Не знала, что ты запомнил все, что я говорила.

– Запомнил.

– Я думаю, что сейчас питать на тебе ardeur было быслишком опасно.

– Ты поклялась, что будешь питаться от меня, если яосвобожусь. Я освободился.

– Я тебя освободила.

– Ты уверена? Ты уверена, что моя воля тебе не помоглачуть-чуть?

Хотела я сказать, что уверена, но…

– Не знаю.

– Тогда я выбираю, чтобы ты кормилась.

Я все качала головой.

– Пируй, Анита, пируй на моем теле, пей глубоко из моейволи, пока она не прольется на тебя подобно крови.

– Ты еще не можешь ясно мыслить.

Я встала и пошла прочь – он поймал меня за руку, одним изтех движений, за которыми не уследить.

– Я сделал не тот выбор, который сделала бы ты на моемместе. Я не сказал того, что ты хотела от меня услышать, но я свой выборсделал.