Я не стала спорить, просто убрала ее. Это было не больно, икровь уже так не шла. Отлично.

– Поверни голову в сторону, чтобы я посмотрел.Пожалуйста, – добавил он.

Я выполнила его просьбу, и у меня перед глазами оказалсяЖан-Клод. И слишком у него мрачный был вид.

– Что теперь не так? – спросила я.

– Ты так нас стыдишься, что спрячешь наш почетный знакпод бинтами и пластырем?

– О чем ты? – нахмурилась я.

Римус приложил еще кусок марли мне к шее.

– Можешь подержать, пока я возьму пластырь?

Я автоматически прижала марлю к ране.

Жан-Клод показал на мою руку, на Римуса, который повернулсяк нему почти спиной.

Римус повернулся приклеить марлю пластырем. Я остановилаего, положив руку ему на бицепс. Он тут же отступил на шаг, все еще держапластырь в пальцах. Я глянула ему в лицо, но он не смотрел на меня прямо, и яне знала, что выражают его глаза. Но шагнул он так, будто я сделала ему больно.А этого не было.

Я отвернулась от охранника к Жан-Клоду. Проблемы Римуса – немои проблемы, у меня и так хватает.

– Ты спрашиваешь, почему я перевязываю укус?

Он кивнул.

– Я всегда их перевязываю.

– Pourquoi? – спросил он. – Почему?

Я открыла рот, потом подумала, что сказать.

– Это рана. Обычно с проколом вены или артерии. На ранунаносят антисептик, потом наклеивают марлю, чтобы не попала инфекция.

– Ты видела когда-нибудь инфицированный укус вампира?

Я нахмурилась, подумала.

– Нет.

– Почему так, ma petite?

– Потому что вампиров в слюне есть природныйантисептик. У них гораздо меньше видов бактерий в слюне, чем у людей.

– Теперь ты цитируешь, – сказал он.

Я кивнула – едва-едва, потому что укус все же натянулся. Нето чтобы болел, но напоминал о себе.

– Да, были статьи в «Аниматоре». Один доктор задалсявопросом, почему укусы вампиров не воспаляются, как обычные укусы людей илиживотных. Давно известно, что у вас в слюне есть антикоагулянт, но это былопервое исследование других свойств вампирской слюны.

– Так я еще раз спрашиваю: зачем ты прячешь знак нашегорасположения?

Я подумала и пожала плечами:

– По привычке.

И отняла марлю от следа укуса. Два маленьких кружкаостались, но почти уже не кровоточили. Так обычно и бывает, если нет разрывов.Грубый укус вампира больше похож на укус собаки, он кровоточит. А две аккуратныхдырочки перестают капать быстрее, чем можно подумать, и редко кровоточат снова,если рану не вскрыть. Я знала вампироманов, которые пытались скрыть своепристрастие, прося вампиров наносить укусы в одну и ту же точку несколько раз.Это не помогает с теми, кто знает о вампирах достаточно и понимает, как долженвыглядеть укус, но праздных зевак или начальника на работе утром в понедельниквполне можно обмануть. Повторное ранение все равно повторное ранение, и этоодин из немногих случаев помимо грубых нападений, когда укус вампирасопровождается кровоподтеками и разрывами.

Я отдала Римусу использованную марлю – он осторожно взял ее,стараясь не касаться моих пальцев.

– Бинты не нужны, но все равно спасибо, Римус.

Жан-Клод подошел ко мне, улыбаясь. Осторожно тронул укус,отняв пальцы с едва заметной капелькой крови. Поднял руку ко рту, и я ужезнала, что он сейчас сделает. На моих глазах он облизал пальцы, и не могу точносказать, какое у меня при этом было чувство. Не радостное, нет. Не то чтобы мнеэто нравилось. И нельзя сказать, что резко не нравилось, но зачем он этосделал? Обычно он сдерживался, чтобы не пугать меня, не быть слишком ужвампиром.

Он наклонился ко мне, взял мое лицо в ладони, попытался поднятьего для поцелуя. Обычно я бы подняла губы ему навстречу, но сейчас – нет. Ясидела, заставляя его наклоняться все ниже, рукой держала халат и смотрела, какон нагибается. Жан-Клод остановился, когда наши губы едва не соприкоснулись,отодвинулся, чтобы я ясно видела его лицо.

– Ты меня столько раз целовала с этим сладким вкусомтвоей крови на губах, но сейчас я вижу у тебя на лице нежелание, ощущаю его втвоем теле. Почему?

Он смотрел мне в лицо, хотя я знала, что он мог бы сброситьщиты и тут же точно узнать, что я думаю. Может быть, он этого и боялся.

Почему, спросил он? Потому что он слизнул с пальцев моюкровь? Я целовала его, когда он только отрывался от моей вены. Я целовала его,когда мой или его рот был уколот его клыками. Я привыкла капельку этогосладкого медного вкуса считать афродизиаком, потому что стала ассоциировать егос Жан-Клодом и с другими. Даже Ричард любил вкус капельки крови – ненавиделсебя за это, но ему нравилось.

Жан-Клод отодвинулся, выпустив мое лицо из сошедшихсяладоней. И очень грустными стали у него глаза. Я схватила его за руку:

– Не надо.

– Что не надо, ma petite? Не надо переставать скрывать,кто я? Я не могу быть человеком, ma petite, даже для тебя. Я думал, будто самоехудшее в том, что мы притворялись людьми, ты и я, был ущерб для нашей силы, ноне это ранит мне сердце.

Я выпустила его руку. Мне не хотелось задавать следующийвопрос, но я знала, что это надо сделать, или получить клеймо труса. Сглотнувпересохшим до боли горлом, я спросила:

– А что ранит тебе сердце?

Это был едва слышный шепот, но вопрос я задала. Очко в моюпользу.

– Что ты от меня отворачиваешься из-за такой мелочи. Яслизнул твою кровь с пальцев, и ты не хочешь целовать меня.

– Я бы поцеловала тебя.

Он покачал головой:

– Но тебе не хотелось.

С этим я спорить не могла. Отчасти жалела, что не могу,отчасти нет.

– Что ты хочешь от меня услышать? – спросила я.

– Я хочу, чтобы вы с Ричардом приняли сами себя, каковывы есть, и мне уже некогда ждать этого чуда.

– Что это должно значить? – спросила я.

– Ты обещала накормить ardeur от Реквиема, если онвырвется из-под твоей силы. Ты берешь свое слово обратно?

Я посмотрела на другого вампира, лежащего на груде подушекспиной к Жан-Клоду.

– Пока что ardeur еще не поднялся ни для кого из нас. Ядумала, нам следует за оставшееся время выработать стратегию.

– Стратегию чего, ma petite? Это не битва ножей ипистолетов. Она куда более тихого сорта, хотя в результате не менее опасна.

Я все качала головой, и первая струйка крови потекла у меняпо горлу. Не от покачивания, а оттого что пульс у меня забился быстрее.