– Все не так уж страшно, я, пожалуй, сумела быповторить, – призналась она, и Чарлз в полнейшем изумлении раскрыл рот.

– Как ты можешь так говорить? – взмолился он,содрогаясь при воспоминании о пережитом кошмаре.

– Но ведь все было не зря, – возразила она, думаяо драгоценных существах, которым дала жизнь.

– Не уверен, что смогу еще раз вынести такое, –пролепетал он, садясь на постель. – И сумею ли достойно выдержать все ихпроделки? Даже твой отец не мог вас различить!

– Я научу тебя, – уверила Оливия и поцеловала его.Вернувшаяся Берти подала малышек матери, с тревогой думая о том, что станется сОливией, когда вернется сестра. Глупышка собственными руками уничтожила своебудущее.

Этой ночью в Шалоне-на-Марне в мирный сон Виктории нежданновторгся кровавый ужас. Эдуар, подскочив к ней, ударил кинжалом, раз, другой,третий, и боль была такой нестерпимой, что Виктория вскрикнула, но тут жепоняла, что это Оливия корчится под неумолимым натиском неведомого убийцы,истекая кровью. Сестра вопила не переставая, визг ввинчивался в уши, покаВиктория не сунула голову под подушку. И мгновенно ощутила, как ее телораздирают чьи-то когти.

Она проснулась вся в слезах, и Эдуар прижал ее к себе,укачивая, как ребенка.

– Тише, малышка… успокойся… это просто дурной сон.

Сон? Такой живой и яркий?

Виктория, тяжело дыша, растерянно озиралась и вдруг поняла,что лежит на мокрой простыне и боли продолжаются. Чья-то невидимая безжалостнаярука медленно скручивала внутренности, словно выдавливая из ее живота тяжелоебремя.

– Не понимаю, что со мной… – прошептала она, и Эдуар,вскочив с постели, поспешил зажечь лампу. И отшатнулся. Она лежала в луже водыи крови, беспомощно обхватив руками чрево.

– Ребенок просится на свет?

Виктория кивнула, и Эдуар принялся поспешно одеваться.

– Пойду за доктором.

– Нет… не надо… не оставляй меня, – попросила она,сжавшись от страха. Слишком свежо было в памяти пережитое. Виктория смертельнобоялась родов. Ей казалось, что только присутствие Эдуара заставит смертьотступить.

– Без него не обойтись, Оливия. Я не знаю, какпринимать роды. Привык иметь дело исключительно с лошадьми.

– Пожалуйста, не уходи, – заплакала она, но тут жеочередная схватка заставила ее вскрикнуть. – Он сейчас родится… ужевыходит… я знаю…

Она была вне себя от паники и огромными безумными глазаминеотрывно смотрела на него.

– Милая, позволь мне хотя бы позвать на помощь… Квинар– наш лучший хирург… он обязательно согласится прийти и приведет сестру.

– Мне они не нужны, – пропыхтела она, вцепившисьжелезной хваткой в его руку. – Только ты… ты один…

Дыхание у нее на минуту перехватило, но она так и неотпустила Эдуара.

– Мне снилось, что Оливия рожает.

Даже в такой момент она думает о сестре!

– Это единственное, что она не может сделать за тебя,любимая. Ни она, ни я. Но мне хотелось бы принять на себя твою боль.

Эдуар опустился на колени и притянул ее к себе. Очевидно,мучения ее могут продолжаться часами, и кто знает, чем все кончится? Нет,доктор нужен непременно.

Он попытался натянуть рубашку, но Виктория не позволила.

– Он движется, Эдуар, я чувствую… движется!

Она ощущала невыносимое давление и боль, и Эдуар смертельноперепугался при виде крови. К несчастью, в эту ночь в домике никто, кроме них,не ночевал. И он не мог воспользоваться полевым телефоном, чтобы вызвать доктора.

– Я скоро вернусь, – попытался он объяснить, ноВиктория уже не слушала. Ему ничего не оставалось делать, кроме как сидетьрядом и ждать.

А в это время в Нью-Йорке у Оливии снова началось нечтовроде схваток. Она позвала Чарлза, и тот, делая вид, что падает в обморок,взмолился:

– Господи, только бы не тройня!

Берти быстро его разуверила, объяснив, что такиепослеродовые боли в порядке вещей. Оливия закрыла глаза и задремала. И увиделаво сне сестру.

– Эдуар… пожалуйста! – жалобно вскрикнула Викторияи, сев, подвинулась к самому краю. Он недоуменно смотрел на возлюбленную.

– Мне нужно тужиться, – выдохнула она, и, хотя незнала, что делать, какая-то неизвестная сила вела ее.

– Держись за меня, – велел Эдуар, и она немедленноповиновалась, пытаясь вытолкнуть мешавшее ей чужеродное тело. Эдуар приказал ейлечь на спину и упираться в него ногами. Виктории сразу стало легче. Онапроделала это несколько раз, и наконец, когда она снова напряглась, он увиделсветлую прядь волос.

– О Боже! – охнул Эдуар. – Виктория… онсейчас выйдет! Еще немного!

Две минуты спустя на постели лежал их требовательно вопившийсын. Эдуар с величайшей осторожностью поднял мальчика и показал матери.

– Только посмотри на него! – воскликнула Виктория,не в силах поверить, что все так быстро закончилось. Ее чудесный малыш! И такпохож на отца! – Он так прекрасен! О, я люблю тебя, – прошептала она,обнимая Эдуара. По его щекам катились слезы. Господь послал им своеблагословение, и в этой обители тоски, боли и смерти их посетил ангел.

– Он самое красивое создание на свете, если не считатьего матери, – почти всхлипнул Эдуар. – Я так люблю тебя, Виктория,гораздо больше, чем ты способна представить.

Он положил мальчика на грудь матери и принес воды и чистыеполотенеца. Подумать только, всего за час на свет появился его сын!

– Как мы назовем его? – спросил Эдуар, невероятногордый тем, что сумел заменить и доктора, и акушерку.

– Ты настоящий герой, – улыбнулась она и смущеннодобавила: – Прости, что струсила… просто все было так неожиданно и ужаснобыстро…

И очень больно. Ребенок был на удивление большим, но всепрошло куда легче, чем она ожидала. Виктория постоянно опасалась, что родыбудут мучительно долгими и ее ждет та же участь, что постигла ее мать.

– Слава Богу, хоть не близнецы, – облегченновздохнула она.

– Наоборот, очень жаль, – возразил Эдуар с видомсчастливого отца. Он закурил и предложил ей папиросу, но Виктория отказалась.Она все еще не пришла в себя и должна кормить ребенка.

Эдуар снова, в который раз напомнил себе, что ее необходимокак можно скорее отправить домой. Здесь не место для ребенка. Он улыбнулся и,пригладив непокорные черные волосы, покрепче укутал мать и сына в армейскоеодеяло.

– Так как зовут будущего барона? – допытывался он,и Виктория задумчиво нахмурилась.

– Как насчет Оливье Эдуарда – в честь моей сестры, отцаи тебя? Кажется, никого не забыли, если не считать Чарлза, хотя вряд ли емуэтого захочется.