– Ты! – От пробудившейся в груди ненависти Эллия словно заледенела. Ярость… холодная, расчетливая, до самого дна остужающая душу ярость охватила девушку, заставляя просчитывать каждый шаг в поисках возможности нанести последний удар.

Медленно переступая босыми ногами по холодному полу, Эля не сводила с Кобвула настороженного, полного обещанием смерти взгляда.

– Я, – глядя на нее чуть исподлобья, оскалился в стылой улыбке Сарринал. – Грязная полукровка! Неужели ты надеешься справиться со мной? – он издевательски захохотал.

Распахнувшаяся от удара входная дверь заставила противников замереть, не сводя друг с друга напряженно-бдительных глаз.

– Танайя, – в страхе за почти обнаженную, обманчиво беззащитную девушку, стоявшую перед опаснейшим воином в короткой тоненькой сорочке, встревоженный криком и звоном оружия Октарис осторожно вошел в комнату. За ним, стараясь оставаться незаметными в густых тенях, скрывающих стены гостиной, проскользнули охраняющие Бранда стражники. – Танайя, позволь нам…

– Не вмешивайся, отец! – не поворачивая головы, бросила Эллия.

– Отец?! – на лице Сарринала промелькнуло бешенство. – Ты назвала отцом ЕГО?

– Тебе что-то не нравится? – насмешка в голосе эльфийки еще больше взбесила теряющего над собой контроль Советника.

– Ты не имеешь права называть его отцом! Я! Я – твой отец! Я породил тебя на свет, я же и отправлю твою душу обратно во Тьму! – Последние искры здравомыслия потонули в исступленной ненависти к полукровке, посмевшей быть похожей на ту, что предала его, умерев не от его руки, к вернувшемуся с того света Повелителю, разрушившему тщательно составленные планы, к несправедливым Богам… Забыв об осторожности, Сарринал с безумным воплем бросился на Эллию, вскинув над головой кинжал.

А в следующий миг, забыв о недавних опасениях, Октарис застыл в немом восхищении за гранью света и тьмы.

Ловя синеватой сталью робкие отсветы огня, клинок его дочери выписывал немыслимые пируэты, без усилий отражая безнадежные атаки Советника. Гибкая, окутанная серебристой дымкой распущенных волос фигурка юной эльфийки извивалась в смертельном танце, играя с ослепленным собственной яростью демоном в изощренную игру.

С торжествующим свистом чуть изогнутое лезвие меча в очередной раз распороло упругую текучую ткань, оставляя длинную, кровоточащую царапину на боку Сарринала. Темная на фоне камринийского шелка кровь, смешиваясь с сочащейся из многочисленных неопасных, но крайне болезненных порезов влагой, стекала на пол, заставляя демона оскальзываться, теряя равновесие под градом быстрых, жалящих, как укус разъяренного шмеля, ударов.

Новый, расчетливо-выверенный бросок Эллии сбил Советника с ног. Выпавший от удара о твердую дубовую поверхность кинжал отлетел чуть в сторону, оставляя Кобвула безоружным. Безоружным, но не сдавшимся.

– Тебе все равно не победить! – хриплый, как карканье ворона, голос Сарринала мерзким скрипом прошелся по натянутым нервам Эли.

– Я уже победила, – вскинув подбородок, девушка крепче прижала чуть закругленный кончик клинка к горлу поверженного демона, – теперь ты умрешь! За Лиэнлиаль, за Эрана, за мучения моего деда, за предательство, едва не убившее моего… отца! – в черных, с оттенком горького шоколада глазах сверкнули слезы отчаянной ненависти.

– Как я жалею, что не придушил тебя собственными руками, – злобное змеиное шипение искривило тонкие, бескровные губы Кобвула. – Но ты не выиграешь эту битву! – С последним, похожим на беззвучный выдох, словом со скрытой под складками разорванной одежды руки демона сорвался угольно-черный шар.

Неестественно изогнувшись, Эля отпрыгнула в сторону, избегая касания чужеродной магии. Что-то темное, мрачное, неизмеримо чуждое горящему в ней Свету медленно затопило душу измученной потерями девушки, гася чистые искры слепящего сияния тяжелыми волнами Тьмы. Словно тугая спираль долго сдерживаемой Силы неожиданно распрямилась, выпуская наружу скрытое в глубинах сознания. Выгнувшись от нестерпимой боли, Эллия закричала, выплескивая дикий, безудержный поток проснувшегося наследия, и в сторону истощенного последней вспышкой врага метнулась поглощающая энергию самого мира молния угольно-черного мрака. Грозный, иссушающий вихрь окутал тело Советника, приподняв его над полом на глазах у изумленных воинов Октариса. Полный ужаса крик, приглушенный буйствующей магией, заставил суровых, повидавших немалое демонов содрогнуться от первобытного страха.

Агония, радостно вбираемая Тьмой, длилась три мучительных удара кровоточащего сердца. Медленно остановившись и растаяв в ночной темноте, вихревой поток оставил на дубовых полах лишь горстку быстро развеянного равнодушным сквозняком пепла.

Не в силах подняться после чудовищного выплеска, Эля с отчаяньем поползла туда, где в темноте спальни осталось лежать сломленное ударом тело ее любимого.

– Эран, – рыдая от собственной беспомощности, Эля упрямо подтягивалась дрожащими от слабости руками, пока крепкие, надежные руки отца не подхватили ее и не подняли в воздух.

– Танайя…

– Эран… он там…

– Он…? – оставив невысказанным мучительный вопрос, Октарис крепче прижал к себе хрупкое тело дочери.

– Он убил его! – полный уже не сдерживаемой боли стон обжег пересохшие губы девушки.

– Да жив я, жив, – чуть хриплый, словно после долгой болезни, голос Эйраниэля раздался из окутанной ночной мглой комнаты, – что со мной сделается? – шатаясь, как гном после недельного запоя, Хранитель почти выпал на порог гостиной, удерживаясь на ногах неимоверным усилием воли.

– Эран! – рванувшись из рук Повелителя, Эля одним стремительным прыжком, высосавшим из нее последние крупицы стойкости, оказалась рядом с подхватившим ее эльфом. Ноги обоих подогнулись, и, упав на колени от яростного столкновения, они замерли в объятиях друг друга, еще не веря, что все позади.

– Ты жив, – подняв залитое слезами лицо с сияющими счастьем глазами, Эллия снова и снова шептала имя любимого: – Эран… Эран…

Находясь на грани беспамятства, девушка не заметила, как чьи-то осторожные руки накрыли их заледеневшие тела бархатным покрывалом, как они же, преодолевая сопротивление, подняли ее, не отнимая от груди Хранителя, как медленно, словно боясь потревожить хрупкий покой, их полуотвели-полуотнесли в освещенную единственной, разожженной кем-то незамеченным свечой спальню и, уложив на прохладные простыни, заботливо укутали в теплые одеяла.

Ничего этого погруженное в спасительное оцепенение сознание девушки уже не запомнило…

Тяжелый, какой-то неестественный, похожий на судороги озноб разбивал ее тело на тысячи мозаичных кусочков.

«Ты вернулас-с-сь… ты с-с-снова с-с-со мной… – густой, одурманивающий голос с цепляющими ускользающее сознание нотками звучал прямо в голове девушки. – Ты моя… моя… моя…»