– Твоя девушка красивая? – спрашивает Лягушонококровавленным ртом.

– Очень.

– А я?

Стоит ли мне отвечать на провокационные вопросы? Тем болеечто и я, и Лягушонок знаем ответ: нет ничего, что могло бы привлечь всоплячке, – даже ее вызывающая некрасивость. Некрасивость без изюминки, необлагороженная сочинительством crimi, исполнением джазовых импровизаций,вождением вертолета и легких самолетов, даже сноуборд ей не по зубам.

– Ты? Ну… Ты русская. Этого мало?

– Этого достаточно.

До сих пор соплячка лыбилась. Теперь она улыбается. Ееулыбка похожа на улыбку Билли, когда я сообщил Билли, что верю в ее будущуюславу. Это улыбка благодарности. У Билли – ничем не замутненная, у соплячки –приправленная ярко-алой детской кровью.

– Я бы хотела написать книгу, но не буду, –сообщает соплячка.

– Почему?

– Потому что мамахен их пишет.

– А ты их читаешь?

– Еще чего. Я их и в руки не беру!..

– Надо бы смыть кровь, – советую ясоплячке. – Не очень больно?

– Не очень. Даже приятно.

Соплячка наклоняется к воде, зачерпывает ее горстью и ополаскиваетлицо, при этом несколько красных капель падают на поверхность, ничего нового кцвету воды (по-прежнему розоватой) они не прибавляют. Хотя…

Они и не расплываются.

Не исчезают. С соплячкиной кровью происходит то же самое,что и с кровью всех остальных: она живет своей тайной жизнью.

Она оставляет знаки.

Вот и сейчас капли, упавшие в воду, сбиваются в стайку,вытягиваются стрункой, извиваются змейкой. Болотной гадюкой, так будет вернее.Я как будто бы вижу ее голову, приподнявшуюся над водой. Поблизости неткамышей, поблизости только я, вот гадюка и устремляется ко мне. Интересно,видит ли это соплячка?.. Если бы я был один, я бы уже давно выскочил,перемахнул через бортик ванной. Но делать это в присутствии Лягушонка – хуже непридумаешь. Не хватало еще быть осмеянным соплячкой за излишнюю мнительность.

– Ас папашей у тебя такие же теплые отношения?

– Ну-у… – Лягушонок морщит лоб. – Он швед, а ярусская. Какие у нас могут быть отношения?

– Но ведь ты тоже наполовину шведка.

– Ха-ха. Это худшая моя половина, и я предпочитаю о нейне вспоминать.

Пока я заговариваю Лягушонку зубы, болотная гадюкаприблизилась ко мне вплотную. То ли кровь соплячки, из которой она состоит,чем-то кардинально отличается от той, что я уже видел, то ли воображение моеразыгралось не на шутку, но теперь это и правда гадюка. Без всяких скидок нафантасмогоричность происходящего. Она реальна, реально ее тело, слегкапогруженное в воду, переливающееся всеми оттенками красного… Как называласькартина, подаренная мне барменом «Че…лентано»?

«Че загоняет живность в Ковчег». Вот как.

Я оставил ее в багажнике «Тойоты Лэнд Крузер», брать ее ссобой в Стокгольм было бы недальновидно, ведь я летел в Швецию по документамМакса Ларина, к чему усугублять свое положение проблемами с таможней? Вывознезадекларированных и не оформленных документально культурных ценностей – я могбы нарваться и на такое.

«Че загоняет живность в Ковчег», снести бы со стен всепостеры Земфиры и повесить Че!.. Никто бы и не заметил разницы, Че такое жемедийное лицо, как и Земфира, а есть еще Элвис, а есть еще Иисус. Такие жепродукты общества массового потребления, от них время от времени случаетсяизжога, я знаю по меньшей мере одного человека, у кого случается изжога:

Билли.

Билли и сама мечтает стать медийным лицом и потому ненавидитвсе остальные медийные лица как потенциальных конкурентов.

«Че загоняет живность в Ковчег», болотная гадюка – одна изтварей, предназначенных для ковчега, даже такая: переливающаяся всеми оттенкамикрасного, наскоро состряпанная из случайных капель. Королева змей. Я наблюдаюза ней в полном оцепенении, в полной прострации. Гадюка делает круг почетавокруг моей руки, вокруг моего плеча (того, что со шрамом) – и…

И исчезает.

Просачивается в шрам, тут и думать нечего. Я снова ощущаюлегкое покалывание в плече, по телу разливается тепло, «голодная трава оченьопасна, сытая трава очень сильна». Я еще не разобрался, что означает сытость впонимании травы и что означает голод. Но сейчас мне хорошо. Весело. Покойно. Исоплячка больше не раздражает меня. И не так уж она некрасива, она просто ещеочень юна. Очень-очень юна. Для сочинительства crimi, для джазовыхимпровизаций, для управления вертолетом и легкими самолетами; даже сноубордслишком опасен для ее очень-очень юных костей.

Я желаю соплячке лишь добра. И в этом я солидарен с АннойБрейнсдофер-Пайпер.

– Прекрати дурить.

– В каком смысле? – спрашивает Лягушонок.

– Прекрати третировать мать. Она ведь любит тебя.

– У нас с ней разные понятия о любви. «Перепихнуться»,«отсосать», плюс «групповуха», плюс «могу позволить тебе трахнуть меня в зад» –я как-то выпустил это из виду. Да-а…

– Не будь скучным, Дэн! Не будь таким правильным! Иначеты сразу мне разонравишься.

– И?

– Лучше до этого не доводить.

…Мне предложен халат мудака папаши (белый с вышитымиякорями), мне предложена жратва (смехотворные бутерброды с тунцом и зеленью),мне предложено несколько московских историй соплячки, они вертятся вокруг еелюбовных похождений, и в них нет ни слова правды. Единственное, что заслуживаетвнимания, – отчет Лягушонка о посещении секс-театрика. Это уже не Москва,это – Амстердам. Лягушонок нашла адрес театрика в Интернете, она вообще большойлюбитель подобного рода развлечений и подобного рода сайтов, «у меня целаяколлекция фоток с членами, 1214 штук, хочешь посмотреть»?

Не надо мне такой радости.

Что касается амстердамского секс-театрика в квартале КрасныхФонарей, то он поразил воображение Лягушонка гораздо больше, чем любой другойтеатр. «А уж этого говна я перевидала, поверь, Дэн, мои мудаки родители те ещетеатралы, и недели не проходит, чтобы они кому-нибудь не жали грабли закулисами, вы были очаровательны, выбыли неотразимы, ну не мура ли, Дэн?»Секс-театрик – дело другое, там все по правде, никаких условностей, и секссамый что ни на есть взаправдашний. Настоящий, хотя и костюмированный секс.Миниатюры, репризы, вставные (в самом прикладном смысле) номера – все тольковокруг него и вертится. Все на свете вертится вокруг секса – еще одна надписьна евангельских скрижалях Лягушонка. Да и плевать, переписывать скрижали,перелопачивать навоз в голове соплячки я не собираюсь.

Себе дороже.

– Я бы хотела там работать.