Моя мать воспитывала Софию в доме, и поскольку я былэкстерном в пансионе, где учился, я почти весь день проводил со своей очаровательнойсестрой. Ее прелестная мордашка, ее шикарные волосы, ее соблазнительная фигуркабросали меня в дрожь и вызывали, как уже говорил, желание как можно скорееувидеть разницу между ее телом и своим, желание любоваться этими различиями ипродемонстрировать ей то, что вложила в мою конституцию природа. Не зная, какобъяснить сестре то, что я чувствовал, я вознамерился не соблазнить ее, азастать врасплох, так как в этом был какой-то элемент предательства, которыймне нравился. Для этого я целый год делал невозможное, чтобы добиться своего,но безуспешно. Тогда я почувствовал, что надо решиться на просьбу, однако и вэто я хотел внести привкус коварства: иначе я не смог бы возбудиться. Вот какимобразом я приступил к исполнению своего плана.

Комната Софии располагалась достаточно далеко от комнатыматери, чтобы дать мне возможность попытаться, и под тем предлогом, что хочулечь пораньше, я незаметно забрался под кровать предмета своих желаний ствердым намерением перебраться в постель, как только она ляжет. Меня несмущало, что такой поступок вызовет у Софии жуткий страх. О чем может думатьчеловек, у которого стоит член? Я не замечал ничего вокруг, кроме своегоединственного предмета, и все мои поступки диктовались только этим чувством.Вот София вошла к себе, и я услышал, как она молится Богу. Можете представитьсебе сами, как раздражала меня эта задержка, я проклинал ее причину с такой жеискренностью, с какой мог бы сделать это и сегодня, когда будучи ближе знаком сэтой химерой, я бы, как мне кажется, оскорбил любого, кто вздумал бы молитьсяей от чистого сердца.

Наконец София легла; едва коснулась она постели, как я был уее изголовья. София потеряла сознание; я прижал ее к своей груди и, озабоченныйболее тем, чтобы осмотреть ее, нежели привести в чувство, успел обследовать всеее прелести, прежде чем ее стыдливость смогла помешать моим замыслам… Так вотчто такое женщина! Так я думал, трогая лобок Софии. Так что же здесь красивого?А вот это, продолжал я про себя, поглаживая ягодицы, намного лучше и гораздокрасивее, чем передняя часть. Но по какому странному капризу природа не одариласвоими щедротами ту часть женского тела, которая отличает его от нашего? Ведьнет никакого сомнения, что именно к этому стремятся мужчины, но чего можножелать там, где ничего нет? Неужели их привлекает вот это? — недоумевал я,касаясь прекраснейших на свете, хотя и небольших грудей. Здесь нет ничегоособенного, не считая этих двух шаров, так нелепо сооруженных на груди. Итак,сделал я вывод, возвращаясь к заду, только эта часть достойна нашего почитания,и раз уж мы обладаем ею в той же мере, что и женщины, я не понимаю, какой смыслтак усердно добиваться ее. Все враки! В женщине нет ничего выдающегося, и ямогу смотреть на нее без всякого волнения… Впрочем, мой член при этомподнимается, я чувствую, что это тело могло бы меня позабавить, но обожать его,как это делают мужчины, если им верить..? Ну уж, увольте.

— София, — произнес я довольно резко: именно такойтон надо употреблять с женщинами, чтобы поставить их на место, — проснисьже, София! Ты что, с ума сошла? Ведь это я!

Когда она начала приходить в чувство, я продолжал:

— Сестренка, милая, я не сделаю тебе ничего дурного, япросто хотел посмотреть на твое тело, и теперь я удовлетворен: погляди, до чегооно меня довело, успокой мой пыл; когда я один, это делается вот так: посмотри,два движения рукой, отсюда вытекает сок, и все в порядке. Но теперь мы вдвоем,поэтому избавь меня от такой необходимости, София; мне кажется, я получил быбольше удовольствия, если бы этим занялась твоя рука.

И без лишних церемоний я вложил свой член в ее ладонь; Софиясжала его и обняла меня.

— О друг мой, — прошептала она, — нет нуждыскрывать, что я, подобно тебе, давно размышляю о различиях, которые могутиметься между двумя полами, и у меня было огромное желание рассмотреть тебявсего. Но мне мешала стыдливость, мать не перестает твердить мне облагоразумии, добродетельности, скромности… Чтобы утвердить в моей душе все этидобродетели, она недавно отдала меня на попечение местного викария, человекастрогого… сухого, который только и говорит, что о любви к Богу и осдержанности, приличествующей иным девушкам, и после таких проповедей, другмой, если бы ты не начал первым, я бы ни за что не завела об этом разговор.

— София, — сказал я тогда сестре, устраиваясь в еепостели и прижимаясь к ней, — я не намного старше тебя и не намногоопытнее, но природа достаточно меня вразумила и убедила, что все культы, всерелигиозные мистерии — это не что иное, как презренная чепуха. Пойми, мой ангел:нет другого Бога, кроме удовольствия, и только на его алтарях должны мысовершать обряды.

— Это правда, Жером?

— О да, да! Это говорит мне мое сердце, и оно уверяеттебя в этом.

— Но как сделать, чтобы познать это удовольствие?

— Возбуждать себя и друг друга. Когда долго теребитьэту штуку, из нее брызжет белый сок, который заставляет меня стонать отвосторга; не успею я кончить, как хочется начать снова… Но вот насчет тебя,поскольку у тебя ничего подобного нет, я даже не знаю, как это сделать.

— Смотри, Жером, — отвечала сестра, кладя мою рукуна свой клитор, — природа и меня вразумляла так же, как и тебя, и если тызахочешь пощекотать этот маленький бугорок, ты почувствуешь, как он твердеет инабухает под пальцами, если ты будешь его легонько массировать, пока я займусьтем, что у меня в руке, тогда, друг мой, или я сильно ошибаюсь, или мы обаполучим удовольствие.

Не успел я исполнить желание сестры, как она вытянулась,вздохнула глубоко, и через минуту плутовка окропила мои пальцы. Я поспешил ответитьна этот порыв сладострастия, навалился на нее, впиваясь губами в ее рот, иэнергично массируя себе член, отплатил ей той же монетой. Ее бедра и лобокзалил тот восхитительный сок, выброс которого доставил мне столько наслаждения.После этого мы оба погрузились в короткое оцепенение, естественное следствиесладострастного каприза, которое доказывает своей приятной истомой, до какойстепени была только что потрясена душа и насколько она нуждается в отдыхе. Но втогдашнем возрасте желания очень скоро пробуждаются вновь.

— О София, — сказал я сестре, — мне кажется,что мы оба многого еще не знаем, поверь мне, что не так надо вкушать этоудовольствие, мы забыли некоторые обстоятельства, которые, впрочем, и не могутбыть нам известны. Надо лечь одному на другого, и поскольку в тебе естьотверстие, а в моем теле имеется выступающая штука, необходимо, чтобы она вошлав твою полость, и при этом мы должны энергично двигаться, вот каков, по-моему,весь механизм сладострастия.

— Я согласна с тобой, друг мой, — отвечаласестра, — но не знаю, о какой полости идет речь, куда ты хочешьпроникнуть.

— Если я не ошибаюсь, если правильно понимаю намекиприроды на этот счет, — сказал я, вставляя один палец в задний проходСофии, — вот где это отверстие.