— Хорошо, попытайся, — сказала сестра, — я непротив, если только это будет не очень больно.

Едва получив согласие Софии, я уложил ее на живот на краюпостели и быстро овладел ее задом. Орган мой в то время еще не подрос, поэтомуразрыв был небольшой, и София, которая сгорала от нетерпения испытать все доконца, приложила старание, и мой содомитский натиск увенчался успехом.

— Ах, как мне было больно! — пожаловалась она,когда операция завершилась.

— Потому что это в первый раз, — ответил я. —Держу пари, что во второй ты испытаешь только удовольствие.

— Ладно, тогда начинай снова, друг мой, я готова ковсему.

Я еще раз овладел ею, семя мое изверглось, и София тожекончила.

— Не знаю, правильно ли мы это делали, — сказаласестра, — но удовольствие я получила очень большое… А как ты, Жером?

Но здесь пыл мой начал спадать, никакой любви во мне небыло, чисто физическое желание насладиться сестрой было единственным двигателеммоего поступка, и наслаждение разом охладило это желание. Теперь я смотрел натело Софии безо всякого восторга. Стоит ли говорить, что эти прелести, которыесовсем недавно воспламеняли меня, вызывали уже только отвращение. Поэтому я схолодностью ответил своей маленькой сучке, что считаю наши действия правильнымии что, коль скоро оба мы следовали велениям природы, вряд ли она хотела насобмануть; впрочем, я добавил, что благоразумнее будет расстаться, что моедолгое пребывание в ее комнате может нас скомпрометировать и что мне пораспать. София захотела удержать меня.

— Ты оставляешь меня в возбужденном состоянии, —сказала она, — и мне придется самой успокаивать себя. О Жером, останьсяеще ненадолго!

Но непостоянный Жером совершил три извержения, и, несмотряна красоту его дорогой сестренки, он решительно нуждался в отдыхе хотя бы длятого, чтобы прежняя иллюзия могла появиться вновь.

Я обещал описать вам самые потаенные движения своего сердца,поэтому не могу умолчать о своих размышлениях. Когда я вернулся к себе, онибыли совсем не в пользу предмета, который недавно разжег мой пыл, во мне неосталось к нему никакого уважения, чары рассеялись, и София, перестав менявозбуждать, скорее меня раздражала. Я вновь возбудился, однако не для того,чтобы еще раз воздать должное ее прелестям, а для того, чтобы унизить их: яунижал Софию в своем воображении и, перейдя незаметно от презрения к ненависти,дошел до того, что стал желать ей зла. Я рассердился на себя, что не догадалсяпоссориться с ней, более того, я был в отчаянии, что не поколотил ее: как,должно быть, приятно бить женщину, когда ею насладился, но я могу исправить этуоплошность, я могу доставить ей неприятности хотя бы тем, что расскажу о ееповедении; она потеряет свое доброе имя, не сможет никогда выйти замуж и, ужконечно, будет глубоко несчастна. Стоит ли добавлять, что эта коварная мысльтотчас исторгла из меня сперму, причем оргазм был в тысячу раз мощнее, чем тот,что я совершил в зад Софии.

Вдохновленный этим ужасным планом, на следующий день ястарательно избегал сестру и рассказал о своем приключении двоюродному брату,который был старше меня на два года и имел прекраснейшее на свете лицо; чтобы ямог убедиться в действии своего признания, он дал мне пощупать свой член, оченьбольшой и отвердевший.

— Все, что ты мне поведал, я уже испытал, — сказалмне Александр, — как и ты, я сношал свою сестру, как и ты, сегодня япрезираю предмет своих сладострастных утех. Так что это вполне естественноечувство, мой друг: нельзя любить того, кого мы уже сношали. Поэтому я предлагаютебе объединить наши наслаждения и нашу ненависть. Самый большой знак презрения,каким можно заклеймить женщину, — это отдать ее на потеху другому. Явручаю тебе Анриетту, она — твоя двоюродная сестра, ей пятнадцать лет, да ты исам знаешь, как она красива, ты можешь делать с ней все, что захочешь. Взамен япрошу у тебя только твою сестру, и когда нам обоим надоедят наши потаскушки, мыпридумаем, как заставить их подольше оплакивать свое невольное предательство иглупую доверчивость.

Этот многообещающий союз привел меня в восхищение, я схватилорган своего кузена и начал возбуждать его.

— Нет, нет, лучше повернись, — остановил меняАлександр, — я хочу сделать с тобой то, что ты делал со своей сестрицей.

Я предоставил в его распоряжение свои ягодицы, и вот впервыев жизни меня подвергли содомии.

— Друг мой, — обратился ко мне Александр, когдасбросил семя в мои потроха, — вот так надо поступать с мужчинами, но еслиты не занимался этим с моей кузиной, ты не сделал ей все, что мог бы сделать.Не то, чтобы такой способ наслаждаться женщиной можно назвать самымсладострастным и, следовательно, наилучшим, но он существует, и ты должен егопознать; зови скорее свою сестру и я подкреплю практикой уроки, которые,по-моему, ты не преподал ей прежде.

Я знал, что моя мать вскоре должна была поехать назнаменитую ярмарку и собиралась на время путешествия оставить Софию напопечение гувернантки, которую было нетрудно совратить. Я предупредилАлександра, чтобы он сделал все от него зависящее и получил свою сестру в своеполное распоряжение. Так Анриетта пришла вместе с братом, а Мишелина, нашадуэнья, согласилась предо— ставить нас четверых самим себе, за что мы обещалине говорить, что весь вечер она проведет со своим любовником.

Если мой кузен был одним из самых привлекательных юношей,каких я видел, то Анриетта, его сестра, пятнадцатилетняя девица, без сомнения,могла считаться одной из первых красавиц в Лионе: она была белокура, обладалакожей ослепительной белизны, украшенной приятным румянцем, рот ее украшалипрекраснейшие на свете зубки, а ее гибкое и упругое тело было уже слишкомразвито для ее возраста.

Я едва обменялся с Софией несколькими словами, так как неразговаривал с ней с тех пор, как сношал ее в последний раз. В общем ярешительно объявил ей, что хочу, чтобы она занялась с моим кузеном тем же, чемзанималась со мной.

— А вот эта красивая девушка, — продолжал я,указывая на Анриетту, — будет платой за ваше послушание, поэтому самиможете понять, насколько огорчит меня ваш отказ.

— Однако, друг мой, — обратилась Анриетта к своемубрату, — вы не говорили мне об этом соглашении, если бы я знала, ни за чтоне пришла бы сюда.

— Оставь, Анриетта, перестань разыгрывать из себядевственницу! — усмехнулся Александр. — Какая разница между мной имоим кузеном? И почему ты затрудняешься дать ему то, что получал я?

— Не будем уговаривать этих девиц, — сказал я,развязывая шнурок, поддерживающий юбки Софии, — возьми мою сестру из моихрук, отдай мне свою, и давай займемся удовольствиями.

Из глаз наших девушек брызнули слезы; они подошли друг кдругу и обнялись, но мы с Александром уверили их, что душещипательные сценыздесь ни к чему, что надо проливать не слезы, а сперму, мигом разделись ипередали друг другу своих сестер. О Боже, как прекрасна была Анриетта! Какаякожа! Какой румянец! Какие восхитительные пропорции! Я больше не представлялсебе, как можно возбудиться при виде Софии, после того, как увидел свою кузину,словом, я был в экстазе; конечно, и Александр был не меньше восхищен, оглядываяпрелести моей сестры: он жадно тискал и целовал все ее тело, а бедная София,бросая на меня взор влажных глаз, казалось, упрекает меня в коварстве. Анриеттачувствовала себя так же: было очевидно, что эти два очаровательных созданияслушали только голос удовольствия, отдаваясь своим любовникам, но невинностьодержала в них победу над проституцией, к которой их принуждали.