Алена прикрыла глаза. О господи, ну сколькоможно оставаться такой глупой? Учит, учит ее жизнь… Правильно говорилаУльянища: «Дурой ты была – дурой и помрешь». С чего, с какой радости Алена такбезоговорочно уверовала в ее лживые слова, рассчитанные лишь на то, чтобыуязвить побольнее? И теперь она мысленно просила прощения и у отца, такоговсегда доброго, бесконечно доброго, и у матери, забытый образ которой вдруг надиво четко вырисовался перед нею: голубые глаза, улыбка нежных губ, легкиельняные завитки вокруг высокого лба, – и малое дитятко на ее руках. Но обэтом не только говорить – даже думать сейчас было невозможно, больно, а потомуАлена посмотрела прямо в глаза Богданова и сказала только:

– Он ее бесконечно любил. Они былисчастливы, всегда счастливы!

Дмитрий Никитич опустил голову, и голос егозазвучал сдавленно, глухо:

– Tы меня не кори. Кабы знать наперед…кабы кто разложил предо мной эту самую Книгу судеб, да открыл нужную страницу,да смог бы я прочесть, что ждет Ирину из-за моей неуступчивости, что менясамого ждет… я согласился бы на этот неравный брак без раздумий! Но разве язнал, что так все станется? Что она сгинет безвестно, а я жизнь проживу один,как божедом? Кабы не Егор…

Чудно, что при звуке этого имени Алена невскрикнула, не подскочила, а продолжала лежать, как лежала. Но сердце такстиснуло, что не только шевельнуться – вздохнуть было невмочь. А Богдановговорил с нескрываемой любовью в голосе:

– Кабы не он, имение бы наше ушло в казнукак выморочное.[119] Я уж совсем было собрался усыновить его,дать ему фамилию Богданов, чтобы держать наше древнее имя по старине: грозно ичестно! Но ты, ты теперь есть у меня.

Он взял бледную, безжизненную руку Алены иосторожно, благоговейно поцеловал.

В то же время Катюшка незаметно для Богдановаприжала палец к губам.

Алена только раз глянула на нее – и отвелавзор.

Катюшка просит молчать – о чем? Она подозревает,что между Аленою и Аржановым что-то было… и правильно подозревает. Но ведьКатюшке неизвестно ни о Ленькиных обвинениях, которые, к счастью, развеялиськак дым, ни о той давней связи, которая существует между ее подругой изагадочным царским сыскарем, и тем паче Катюшка не может знать о новой жизни,которую зажгло в глубинах Аленина существа роковое сцепление двух судеб. Чтотакого страшного, если Алена признается: да, мол, знакома с Егором? И он едвали станет это отрицать… В конце концов, не ожидает ведь этот измученныйседовласый человек, что долгожданная внучка только сейчас на свет родилась,чтобы упасть в его заботливые объятия?

Алена не смогла сдержать жалости: ох, сколькоему еще предстоит узнать о ней! Ведь она была замужем, и на ней еще виситподозрение в убийстве Никодима. Если Ульяна снова примется запираться, Фокля иМаркел подымутся за нее горой, так что не миновать через некоторое время графуДмитрию Никитичу увидеть в своем доме стражников, которые придут за еговнучкой… беременной распутной девкою! Это она знает, что во чреве у нее –ребенок Егора, а кто еще может в это поверить? Ведь для всех она быласодержанкою фон Принца, так что поди докажи, чье это дитя!

И Егор…

Вспомнив его отчаянное лицо, его обезумевшиеглаза там, у клетки, Алена почувствовала, что слезы сейчас брызнут из глаз, иторопливо опустила веки. Вчера он жизнь готов был отдать за нее… а сегодня? Нетолько ребенок связывает и разлучает их, не только! Теперь она вспомнила, скаким странным выражением смотрел на нее Егор, услышав Ульянины слова о брате исестре. Если он тогда поверил Маланье, если видел портрет Алениной матери,значит, мог догадаться о последствиях, которые повлечет за собой возвращениеАлены в дом деда. Прежде он был единственным, пусть и приемным, сыном графа,единственным его наследником. Tеперь появилась Алена: с ее смутной родословной,с ее темным прошлым, с плодом ее чрева, зачатым неведомо от кого…

Из последних сил поглядев на Богданова, Аленапрошептала:

– Умоляю, сударь… Я нынче совсем слаба, мнене снести этих новостей. Позвольте передохнуть хоть часок, после продолжим…

Богданов с готовностью попятился, замахалруками:

– Прости, милая! Отдыхай, отдыхай – ведьу нас вся жизнь теперь впереди!

Он торопливо вышел. Алена откинулась наподушки и как можно крепче стискивала ресницы, пока не послышалось Катюшкинообиженное фырканье, а затем и за нею не закрылась дверь. Но Алена еще некотороемгновение полежала, наслаждаясь мягкостью и удобством постели, тонким ароматомцветов, которые в изобилии украшали эту комнату, легким ветерком, врывавшимся вприотворенное окно: день был не по-сентябрьски тепел.

Бабье лето… Последняя сласть бабьего лета! Нучто же, хоть в этом Алене повезло: не промокнет.

Она села – и тотчас вновь повалилась наподушки. Ох, как повело кружить голову, как подступило к горлу! И не скажешьсебе: ничего, мол, потерпи, скоро это кончится. Неведомо, куда заведет ее путь,который она намерена начать сейчас… неведомо, неведомо, когда он закончится!

Превозмогая себя, Алена встала и кое-как, постеночке, дотащилась до окна. Выглянула, сторожась.

Красивый, разбитый на иноземный манер сад, гдемеж дерев белели мраморные статуи, лежал под окном. Внезапно всплыл в памятиразноцветный поток, кружащийся меж статуй и колонн в бальной зале меншиковскогодома, они с Егором, свет нежности в его глазах – и Алена прикусила губу, чтобыне зарыдать в голос. Потом, потом. У нее еще будет время поплакать – вся жизньбудет! Теперь надо попросить господа о последней милости: чтоб позволил уйтиотсюда незамеченной и помог добраться до дому прежде, чем ее хватятся. А потом– прочь из Москвы, от этих людей. Они и не знают, сколько горя для них таится вее присутствии…

Но не идти же в одной полупрозрачной сорочке!Алена в отчаянии огляделась – и не поверила глазам, увидав на кресле скомканныйкак попало голубой бархат. Катюшкин плащ! Вот повезло! Вот счастье!

Набросив тонкую душистую ткань, Алена спряталаволосы – и вскочила на подоконник, цепляясь за плети дикого винограда,обвивавшие дом.

Она хотела спуститься медленно, осторожно,однако плеть хрустнула в руках, и Алена полетела с высоты второго этажа,уверенная, что судьба ее теперь – лежать на клумбе с переломанными руками иногами. Однако что-то подхватило ее у самой земли, и изумленный голос проник вее помутившееся сознание:

– Сударыня! Какое счастье! Я молил бога овстрече с вами и вот…