– Как всегда у князя Яна.

Мимо них прошел крепкий паренек, сопровождающий в кустыпригожую, румяную и огненную красавицу. Рейневан с симпатией взглянул на пару,всей душой желая им отыскать местечко поуютнее и по возможности свободное отароматящих куч человеческого дерьма. Мысли его немного замутила настырнаякартинка того, чем сейчас парочка занимается в кустах, в промежности приятнозащекотало. «Ничего, – подумал он, – ничего. Меня от подобныхрадостей с Аделью тоже отделяют лишь минуты».

– Туда. – Шарлей со свойственным ему чутьем повелих меж домиками кузнецов и оружейников. – Привяжите лошадей здесь кизгороди. И пошли сюда, тут свободнее.

– Попытаемся подойти поближе к трибуне, – сказалРейневан. – Если Адель здесь, то…

Его слова заглушили фанфары.

– Aux honneurs, seigneurs chevaliers et escuiers![300] – громко крикнул маршал герольдов, когда фанфарыумолкли. – Aux honneurs! Aux honneurs!

Девизом князя Яна была современность. И европейскость.Выделяясь в этом даже среди силезских Пястов, зембицкий князь маялся комплексомпровинциала оттого, что его княжество лежит на перифериях цивилизации икультуры, на рубеже, за которым уже нет ничего, только Польша и Литва. Князьтяжело это переживал и прямо-таки болезненно тянулся к Европе. Для окружающихэто порой бывало весьма обременительно.

– Aux honneurs! – кричал по-европейски маршалгерольдов, одетый в желтый табарт[301] с большим чернымпястовским орлом. – Aux honneurs! Laissez les aller![302]

Разумеется, маршал, старый добрый немецкий Marschall, укнязя Яна именовался по-европейски Roy d'armes,[303] емупомогали герольды – европейские персевансы, а гонки с копьями через ограду,старый добрый Stechen über Schrnken, назывались культурно и европейско: lajuste.[304]

Рыцари вложили копья в токи[305] и сгрохотом копыт бросились вдоль барьера. Один, судя по девизам на попоне,изображающим вершину горы над красно-серебряной шашечницей, был из родаГобергов. Второй был поляком, о чем свидетельствовал герб Елита на щите и козелв гербе модно зарешеченного турнирного шлема.

Европейский турнир князя Яна привлекал множество гостей и изСилезии, и из зарубежья. Пространство между изгородями и специально огороженнуюплощадь заполняли сказочно расцвеченные рыцари и гермки, в том числепредставители самых видных силезских родов. На щитах, конских попонах,лентнерах и вапенроках красовались оленьи рога Биберштайнов, бараньи головыХаугвицей, золотые пряжки Зедлицей, турьи головы Цеттрицев, шашечницыБоршнитцев, скрещенные ключ Эхтерицев, рыбы Сейдлицев, болты Бользов икарточные буби Квасов. Словно этого было недостаточно, там и тут виднелисьчешские и моравские эмблемы и девизы – остжевья панов из Липы и Лихтенбурга,одживонсы[306] панов из Краваржа, Дубе и бехини, багрыМировских, лилии Эвольских. Не было недостатка и в поляках – Староконей,Авданьцев, Долив, Ястжембцев и Лодзьцев.

Поддерживаемые могучими руками Самсона Медка Рейневан иШарлей взобрались на угол, а потом на крышу дома кузнеца. Оттуда Рейневанвнимательно исследовал уже близко расположенную трибуну. Начал с конца, с менеезначительных личностей. Это была ошибка.

– О Господи! – очень громко вздохнул он. –Там Адель. Там, клянусь душой. На трибуне!

– Которая?

– Та, что в зеленом платье… Под балдахином… Рядом…

– Рядом с самим князем Яном, – не упустилвозможности Шарлей. – И верно, красавица. Ну что ж, Рейневан, поздравляю сотменным вкусом. Поздравить со знанием женской души не могу. Подтверждается, охподтверждается мое мнение. Напрасно мы ввязались в зембицкую одиссею.

– Это не так, – сам себя заверил Рейневан. –Это не может быть так… Она… Она… узница.

– Чья, давай подумаем? – Шарлей прикрыл глазаладонью. – Рядом с князем сидит Ян фон Биберштайн, владелец замка Столец.За Биберштайном – незнакомая мне дама в годах.

– Эвфемия, старшая сестра князя, – узналРейневан. – За ней… Неужто Болько Волошек?

– Наследник Глогувки, сын опольского князя. –Шарлей, как обычно, оказался на высоте. – Рядом с Волошеком сидит клодскийстароста, господин Пута из Частоловиц с женой Анной из Колдицев. Дальше сидятКильян Хаугвиц и его супруга Людгарда, затем – старый Герман Цеттриц, дальшеЯнко из Хотемиц, владелец замка Ксенж. Он как раз встает и аплодирует ГочеШаффу из Грайфенштайна. Пожалуй, с женой. Рядом с ней сидит Миколай Зейдлиц изАльтенау, одмуховский старости, около него Гунцель Свинка из Свин, далее кто-тос тремя рыбами на красном поле, а значит, Зейдлиц или Кужбах. А с другойстороны вижу Оттона фон Боршнитца, дальше кого-то из Бишофштайнов, затемБертольда Апольду, чесника из Шенау. Потом идут Лотар Герсдорф и Хартунг фонКлюкc – оба лужичане. На нижней скамье сидят, если мне зрение не изменяет,Борута из Венцемежиц и Секиль Рейхенбах, хозяин Тепловод… Нет, Рейневан, я невижу никого, кто мог бы походить на стражника твоей Адели.

– Там дальше, – воскликнул Рейневан, – сидитТристрам фон Рахенау, родственник Стерчей. Как и Барут, тот, что с туром вгербе. А там… Ох! Псякрев! Не может быть!

Если б не то, что Шарлей крепко схватил его за плечо,Рейневан непременно свалился бы с крыши.

– Это кто же, – спросил он холодно, – тактряхнул тебя? Вижу, твои вытаращенные глаза прилипли к деве со светлымиволосами. К той, за которой ухаживает юный фон Догна и какой-то польский Равич.Ты ее знаешь? Кто она такая?

– Николетта, – тихо сказал Рейневан. –Николетта Светловолосая.

План, казалось бы, гениальный по простоте и дерзости, несработал, мероприятие провалилось по всему фронту. Шарлей это предвидел, ноРейневана удержать не удалось.