Зембицы были уже так близко, что они могли любоватьсявнушительными стенами и башнями, выглядывавшими во всей своей красе по-надпоросшими лесом холмами. Вокруг крыши пригородных домишек, на полях и лугахтрудились земледельцы, над самой землей стелился грязно-коричневый дым отсжигаемых сорняков. Пастбища были заполнены овцами, луга над прудами белели отполчищ гусей. Вышагивали нагруженные корзинами селяне, важно ступалиоткормленные волы, тарахтели набитые сеном и овощами телеги. Словом, куда ниглянь, всюду были видны признаки благосостояния.

– Приятная страна, – оценил Самсон Медок. –Работящий край, живущий в достатке.

– И по закону. – Шарлей указал на шубеницу,прогибающуюся под тяжестью повешенных. Рядом, к радости ворон, несколько труповгнили на кольях, белели кости на колесах.

– Предивно! – захохотал демерит. – Видать,тут и впрямь право правом правится, а справедливость – справедливостью.

– Где ты видишь справедливость?

– А вон тут.

– Ага.

– Отсюда также, – продолжал болтать Шарлей, –и достаток, который ты, Самсон, только что изволил заметить. Воистину такиеместа надлежит посещать в более разумных целях, нежели наши. К примеру, чтобыодурачить, надуть и объегорить какого-нибудь хорошо устроившегося обывателя, аэто было бы нетрудно, поскольку благосостояние прямо-таки само в руки идеттысячам зазнаек, фрайеров, наивняков и дурней. А мы едем, чтобы… А, да чтоговорить…

Рейневан не прокомментировал ни единым словом. Ему нехотелось. Он подобные речи выслушивал уже не один день.

Они выехали из-за пригорка.

– Иисусе Христе, – просопел Рейневан. – Нународу! Что там такое?

Шарлей придержал коня, приподнялся на стременах.

– Турнир, – угадал он почти сразу. – Этотурнир, дорогие господа. Torneamentum. Какой нынче день? Кто-нибудь помнит?

– Восьмой, – посчитал на пальцах Самсон. –Mensis Septembris,[294] натурально!

– О! – Шарлей искоса взглянул на него. – Таку вас в потустороннем мире точно такой же календарь?

– В принципе да. – Самсон не прореагировал назацепку. – Ты спрашивал о дате, я ответил. Желаешь еще что-нибудь?Каких-то более подробных сведений? Сегодня праздник Рождества Девы Марии, NativitasMariae.

– Значит, – констатировал Шарлей, – турнирпроводят именно по этому случаю. Вперед, господа!

Пригородные луга были заполнены людьми, стояли такжевременные трибуны для зрителей высшего ранга, обитые цветным сукном,декорированные гирляндами, лентами, пястовскими знаменами и гербовыми щитамирыцарства. Около трибун расположились ларьки ремесленников и палатки продавцовпищи, реликвий и сувениров, а надо всем этим полоскалась феерия разноцветныхфлагов, хоругвей, прапорчиков и конфолонов.[295] Над гуломтолпы то и дело вздымался медный голос труб и сурм.[296]

Происходящее в принципе, никого не должно было удивлять.Зембицкий князь Ян наряду с несколькими другими князьями и вельможами входил всилезский «Руденбанд», члены которого были обязаны выступать на турнирах никакне реже раза в год. Однако в отличие от большинства князей, участвовавших вдорогостоящем мероприятии в общем-то неохотно и нерегулярно, Ян из Зембицустраивал турниры довольно часто. Княжество, в принципе очень небольшое, было ктому же малодоходным, как знать, не самым ли бедным в этом смысле во всейСилезии. Несмотря на это, князь Ян тужился и пыжился. Задолжал евреям, продалвсе, что мог продать, сдал в аренду все, что мог сдать. От разорения его спасбрак на Эльжбете Мелыптынской, очень богатой вдове краковского Спытка. КнягиняЭльжбета, пока была жива, немного сдерживала супруга и его широкие жесты, нопосле ее смерти князь с удвоенной энергией принялся транжирить наследство. ВЗембицах опять возобновились турниры, разгульные пиры и помпезные охоты.

Снова загремели трубы, разоралась толпа. Рейневан с друзьямибыли уже настолько близко, чтобы хорошо видеть ристалище – классическое, длинойв полтораста и шириной в сто шагов, обнесенное двойной изгородью из бревен, повнешней стороне особенно солидной, способной выдержать напор тлущи.[297] Внутри арены установили барьер, вдоль которого в этотмомент, наклонив копья, мчались друг на друга двое рыцарей. Толпа ревела,свистела и била в ладоши.

– Турнир, – оценил Шарлей, – hast lidium,[298] который мы наблюдаем, облегчит нашу задачу. Сюда сбежалсявесь город. Гляньте, о, там даже на деревья забрались. Могу поспорить,Рейневан, что твою любимую никто не стережет. Слезем с коней, чтобы небросаться в глаза, обойдем стороной эту шумную ярмарку, смешаемся с селянами ивойдем в город. Veni, vidi, vici![299]

– Прежде чем следовать за Цезарем, – покачалголовой Самсон Медок, – неплохо бы проверить, нет ли случайно средитурнирных зрителей любимой Рейневана. Если собрался весь город, может, и оназдесь?

– А что Адели, – слез с коня Рейневан, –делать в такой компании? Напоминаю: ее здесь держат в заточении. А арестантовна турниры не приглашают.

– Оно, конечно, так, но что мешает проверить?

Рейневан пожал плечами.

– Ну, пошли дальше.

Пришлось идти осторожно, чтобы не вляпаться в кучу.Окрестные рощицы превратились, как и при каждом турнире, в общественное отхожееместо. Зембицы насчитывали около пяти тысяч жителей, турнир мог привлечь нетолько горожан, но и гостей, что в сумме было приблизительно что-нибудь околопяти с половиной тысяч человек. Похоже, каждый из них побывал в кустах поменьшей мере дважды, чтобы облегчиться, освободиться от накопившейся влаги ивыбросить недоеденный бублик. Смердило так, что аж глаза слезились. Было ясно –это не первый день турнира.

Запели трубы, толпа опять завопила в один голос. На сей разРейневан с друзьями были уже настолько близко, чтобы сначала услышать трескломающихся копий и грохот столкновения очередных соперников.

– Видный турнир, – оценил Самсон Медок. –Видный и богатый.