Она улыбнулась и вышла из комнаты. Я остался водиночестве, если, конечно, не считать компанией бутылку армянского коньяка, вочто иногда хочется верить.

Очень славная девушка. Они все славные ихорошие, мои друзья-товарищи по Дозору. Я слышу сейчас их голоса сквозь музыку«квинов», и мне приятно. С кем-то я в более хороших отношениях, с кем-то — вменее. Но здесь у меня нет и не будет врагов. Мы шли и будем идти вместе, теряядруг друга лишь по одной причине.

Ну почему же тогда я недоволен происходящим?Только я один — и Ольга, и Тигренок одобряют действия шефа, и остальные, спросиих прямо, присоединятся.

И впрямь утратил объективность?

Наверное.

Я хлебнул коньяка и глянул сквозь сумрак,отслеживая тусклые огоньки чужой, неразумной жизни.

В гостиной обнаружились три комара, две мухи ив самом углу, под потолком, паучок.

Пошевелив пальцами, я слепил крошечный, в двамиллиметра диаметром, огненный шарик. Нацелился на паука — для разминки лучшевыбирать неподвижную мишень — и отправил файербол в путь.

Аморального в моем поведении ничего не было.Мы не буддисты, во всяком случае — большинство Иных в России. Мы едим мясо, мыбьем мух и комаров, мы травим тараканов, если лень каждый месяц осваивать новыеотпугивающие заклинания, насекомые быстро вырабатывают иммунитет к магии.

Ничего аморального. Просто это смешно, этопритча во языцах, «с файерболом на комара». Это любимая забава детишек всехвозрастов, обучающихся на курсах при Дозоре. Я думаю, что и Темные балуются темже, вот только они не делают различий между мухой и воробьем, комаром исобакой.

Паука я сжег сразу. Полусонные комары тожепроблем не доставили. Каждую победу я отмечай рюмкой коньяка, предварительночокаясь с услужливой бутылкой. Потом принялся бить мух, но то ли алкоголя вкрови стало многовато, то ли мухи чувствовали приближение огненной точки кудалучше. На первую я затратил четыре заряда, но хотя бы при промахах успевалрассеять их вовремя. Вторую сбил шестым файерболом, при этом всадив двекрошечные шаровые молнии в застекленный стеллаж на стене.

— Как нехорошо, — покаялся я, допивая коньяк.Встал — комната качнулась. Подошел к стеллажу, в котором на черном бархате былизакреплены мечи. На первый взгляд, пятнадцатый — шестнадцатый век, Германия.Подсветка была отключена, и точнее определить возраст я не рискнул. В стеклеобнаружились маленькие воронки, но сами мечи я не задел.

Некоторое время я размышлял, как исправитьпроступок, и не нашел ничего лучшего, чем вернуть на место испарившееся иразлетевшееся по комнате стекло. Сил при этом пришлось затратить куда больше,чем если бы я развоплотил все стекло и воссоздал его заново.

Потом я полез в бар. Коньяка почему-то уже нехотелось. Зато бутылочка мексиканского кофейного ликера показалась удачнымкомпромиссом между желанием напиться и взбодриться. И кофе, и спирт — все водном флаконе.

Я повернулся и обнаружил в своем креслеСемена.

— Все пошли на озеро, — сообщил маг.

— Сейчас, — пообещал я, подходя. — Сей же час.

— Бутылку поставь, — посоветовал Семен.

— Зачем? — заинтересовался я. Но бутылкупоставил.

Семен пристально посмотрел мне в глаза.Барьеры не сработали, а подвох я заподозрил слишком поздно. Попытался отвестивзгляд, но не смог.

— Сволочь, — выдохнул я, сгибаясь в трипогибели.

— По коридору и направо! — крикнул вследСемен. Взгляд по-прежнему буравил мне спину, вился следом незримой нитью.

До туалета я добежал. Минут через пять подошели мой мучитель.

— Лучше?

— Да, — тяжело дыша, ответил я. Привстал сколен, сунул голову в умывальник. Семен молча повернул кран, похлопал по спине:

— Расслабься. Начали мы с народных средств,но… По телу прошла жаркая волна. Я застонал, однако возмущаться больше не стал.Отупение прошло давно, теперь из меня вылетал последний хмель.

— Что ты делаешь? — только и спросил я.

— Печенке твоей помогаю. Глотни водички, легчебудет.

Действительно, помогло.

Через пять минут я вышел из туалета на своихдвоих, потный, мокрый, с красным лицом, но абсолютно трезвый. И даже пытающийсякачать права.

— Ну зачем вмешался? Я хотел напиться, инапился.

— Молодежь. — Семен укоризненно покачалголовой. — Напиться он хотел! Кто же напивается коньяком? Да еще после вина, даеще с такой скоростью, пол-литра за полчаса. Вот однажды мы с Сашкой Купринымрешили напиться…

— Каким еще Сашкой?

— Ну, тем самым, писателем. Только он тогда неписал еще. Ну, так и напились же по-человечески, культурно, в дым и в драбадан,с танцами на столах, стрельбой в потолок и развратом.

— А он что, Иной был?

— Сашка? Нет, но человек хороший. Четвертьвыпили, а гимназисток шампанским споили.

Я тяжело плюхнулся на диван. Сглотнул,взглянул на пустую бутылку — снова начало поташнивать.

— И вы с четверти напились?

— Четверть ведра, как же тут не напиться? —удивился Семен. — Напиваться — можно, Антон. Если очень нужно. Тольконапиваться надо водкой. Коньяк, вино — это все для сердца.

— А водка для чего?

— Для души. Если совсем уж сильно болит.

Он смотрел на меня с легким укором, смешноймаленький маг с хитроватым лицом, со своими смешными маленькими воспоминаниямио великих людях и великих битвах.

— Я не прав, — признался я. — Спасибо, чтопомог.

— Ерунда, старик. Когда-то я твоего тезку трираза за вечер протрезвлял. Ну, там надо было пить и не пьянеть, для дела.

— Тезку? Чехова? — поразился я.

— Нет, что ты. Это другой был Антон, из наших.Погиб он, на Дальнем Востоке, когда самураи… — Семен махнул рукой и замолчал.Потом почти ласково сказал:

— Ты не торопись. Вечером все сделаемкультурно. А сейчас надо ребят догонять. Идем, Антон.

Вслед за Семеном я послушно вышел из дома. Иувидел Свету. Она сидела в шезлонге, уже переодевшись, в купальнике и пестройюбке — или куске ткани вокруг бедер.