— Нормально? — с легким удивлением спросилаона меня.

— Вполне. Что-то шашлык не впрок пошел.

Светлана пристально смотрела на меня. Но,видимо, кроме бурого цвета лица и мокрых волос, ничто не выдавало внезапногоопьянения.

— Тебе надо поджелудочную проверить.

— Все нормально, — быстро сказал Семен. — Ужповерь, я тоже лечением занимался. Жарко, кислое вино, жирный шашлык — вот ивсе причины. Ему сейчас искупаться, а вечером по холодку мы бутылочку раздавим.Вот и все лечение.

Света встала, подошла, сочувственно заглянуламне в глаза.

— Может быть, посидим тут? Я сделаю крепкийчай.

Да, наверное. Хорошо бы. Просто сидеть.Вдвоем.

Пить чай. Говорить или молчать. Это ведь всеневажно. Смотреть иногда на нее, или даже не смотреть. Слышать дыхание, илизаткнуть уши. Только знать, что мы рядом. Мы вдвоем, а не дружный коллективНочного Дозора. И вместе потому, что этого хочется, а не по программе,намеченной Гесером.

Неужели я и впрямь разучился улыбаться?

Я покачал головой. И вытащил на поверхностьлица трусливую, упирающуюся улыбку:

— Пойдем. Я еще не заслуженный старпермагических войн. Пойдем, Света.

Семен уже ушел вперед, но почему-то я понял,что он подмигнул. Одобрительно.

* * *

Прохлады ночь не принесла, но избавила отзноя. Уже часов с шести-семи компания раздробилась на маленькие кучки. Осталсяу озера неутомимый Игнат с Леной и, как ни странно, Ольгой. Ушли побродить полесу Тигренок с Юлей. Остальные рассредоточились по дому и прилегающейтерритории.

Мы с Семеном оккупировали большую лоджию навтором этаже. Здесь было уютно, лучше продувал ветерок и стояла совершеннонеоценимая в жару плетеная мебель.

— Номер раз, — сказал Семен, доставая изполиэтиленового пакета с рекламой йогурта «денон-кидс» бутылку водки. —«Смирновка».

— Рекомендуешь? — спросил я с сомнением. Поводке я себя специалистом не считал.

— Я ее вторую сотню лет пью. А раньше она кудахуже была, уж поверь.

Следом за бутылкой явились два граненых стакана,двухлитровая банка, где под закатанной жестяной крышкой томились маленькиеогурчики, большой пакет с соленой капустой.

— А запивать? — спросил я.

— Водку не запивают, мальчик, — покачалголовой Семен. — Запивают суррогат.

— Век живи…

— Раньше научишься. И насчет водки несомневайся, поселок черноголовка — моя подконтрольная территория. Там на заводеколдун один работает, мелкий, не особо пакостный. Он мне и поставляетправильный продукт.

— Размениваешься по мелочи, — рискнул заметитья.

— Не размениваюсь. Я ему деньги плачу. Всечестно, это наши частные отношения, а не дела Дозоров.

Семен ловким движением скрутил бутылкеколпачок, разлил по полстакана. Сумка весь день простояла на веранде, но водкаоставалась холодной.

— За здоровье? — предположил я.

— Рано. За нас.

Отрезвил он меня днем и впрямь качественно,наверное, не только алкоголь из крови удалил, но и все продукты метаболизма. Явыпил полстакана не дрогнув, с удивлением обнаруживая, что водка может бытьприятна не только зимой с мороза, но и летом после жары.

— Ну вот. — Семен удовлетворенно крякнул,развалился поудобнее. — Надо Тигренку намекнуть, что тут кресла-качалки полезнопоставить.

Он вытащил свою жуткую «Яву», закурил. Пойманмой недовольный взгляд, сообщил:

— Все равно буду их курить. Я патриот своейстраны.

— А я патриот своего здоровья, — буркнул я.Семен хмыкнул.

— Вот однажды позвал меня в гости знакомыйиностранец, — начал он.

— Давно дело было? — непроизвольноподстраиваясь под стиль, спросил я.

— Не очень, в прошлом году. А позвал затем,чтобы научиться пить по-русски. Жил он в «Пенте». Прихватил я одну случайнуюподружку и ее братца — тот только что с зоны вернулся, некуда было податься, ипошли мы.

Я представил себе эту компанию и покачалголовой:

— И вас впустили?

— Да.

— Воспользовался магией?

— Нет, зарубежный друг воспользовалсяденьгами. Водки и закуски он припас хорошо, стали мылить тридцатого апреля, азакончили второго мая. Горничных не впускали, телевизор не выключали.

Глядя на Семена, в мятой клетчатой рубашкеотечественного производства, затертых турецких джинсах и растоптанных чешскихсандалиях, можно было без труда вообразить его пьющим разливное пиво изтрехлитровой банки. А вот в «Пенте» он представлялся с трудом.

— Изверги, — с чувством сказал я.

— Нет, почему? Товарищу очень понравилось. Онсказал, что понял, в чем заключается настоящее русское пьянство.

— И в чем же?

— Это когда просыпаешься утром, и все вокругсерое. Небо серое, солнце серое, город серый, люди серые, мысли серые. Иединственный выход — снова выпить. Тогда легче. Тогда возвращаются краски.

— Интересный попался иностранец.

— Не говори!

Семен снова наполнил стаканы, теперь — чутьпоменьше. Подумал и вдруг налил их до краев.

— Давай выпьем, старик. Выпьем за то, чтобынам не обязательно приходилось пить, чтобы увидеть небо — голубым, солнце —желтым, город — цветным. Давай за это. Мы с тобой ходим в сумрак и видим, чтомир с изнанки не такой, как кажется остальным. Но ведь, наверное, есть нетолько эта изнанка. За яркие краски!

В полном обалдении я выпил полстакана.

— Не сачкуй, пацан, — прежним тоном сказалСемен.

Я допил. Заел горстью хрустящей, кисло-сладкойкапусты. Спросил:

— Семен, почему ты так себя ведешь? Зачем тебеэтот эпатаж, этот имидж?

— Слова больно умные, не пойму.

— Все-таки?

— Так легче, Антошка. Каждый как можетбережется. Я — так.