Федор давно мог найти подходящую квартиру для себя, но всеникак не съезжал. В доме Свешникова к нему привыкли, даже старая няня уже неворчала, стала называть его Феденькой. Так получалось, что он всегда был нужен,полезен. Присутствие его не напрягало, наоборот, облегчало жизнь. Ему удавалосьгде-то доставать и приносить в дом свежие продукты, яйца, масло, колбасу. Онвзял на себя общение с домовым комитетом, который возглавлял дворник Сулейман,и за это Михаил Владимирович был ему особенно благодарен.

Часто, сидя в гостиной или в столовой, он воображал себяполноправным членом семьи, Таниным мужем. Она любит его и носит его ребёнка.Вот сейчас подойдёт, обнимет, прикоснётся щекой к щеке. Нет никакого Данилова,он остался там, в дурном сне, сгинул в пороховом дыму, под штыками и сапогамипьяной от крови солдатни.

— Дисипль, вы не должны отступать. В такое тяжёлое для неёвремя он далеко, а вы рядом. Она видит вас каждый день, вольно или невольноприбегает к вашей помощи, чувствует ваше тепло и участие.

Так сказал Мастер. Он никогда не ошибался.

***

Мятежный генерал Лавр Георгиевич Корнилов сидел под арестомв Старом Быхове, неподалёку от Могилева, в здании женской гимназии,приспособленном под тюрьму. Вместе с ним осталась небольшая группа верных емуофицеров. Среди них был полковник Данилов.

С самого начала Павел Николаевич не видел для себя иныхвариантов. В середине августа, перед поездкой в Ставку, он имел неприятныйразговор с генералом Брусиловым. Старик считал Корнилова авантюристом, нещадящим ни свою, ни чужие жизни.

Алексей Алексеевич Брусилов был человеком мягким и мирным,характер его вовсе не соответствовал званию боевого генерала. Всеми силами онстарался избежать конфликтов и кровопролитий, за что заслужил репутациюдвуличного оппортуниста. Он пробыл главнокомандующим совсем недолго и потерпелполное фиаско. Теперь ему казалось, всё кончено, все безнадёжно.Разагитированные большевиками банды нельзя превратить в боеспособную армию.

Брусилов смутно знал о задуманном корниловском выступлении исчитал, что оно обречено на провал. Прольётся много офицерской крови, а толкуне будет.

— У вас молодая жена. Кажется, она ждёт ребёнка? Уходите вотставку. Катастрофа разразится в любую минуту. Россию вы вряд ли спасёте, асемью защитить можете и должны.

Тяжёлое чувство, что старик прав, не покидало Данилова, ноон знал: если поступит так, если не использует этот последний шанс, потом,сколько будет жить, не простит себе.

Корнилов, став главнокомандующим после Брусилова, сумел закороткий срок добиться многого. Да, методы были жестоки, но других не имелось.Корнилов не стал, как его предшественник, объезжать бунтующие полки, вести сними беседы, убеждать, уговаривать. Он ввёл смертную казнь в армии за убийства,грабежи, изнасилования. Преступников вешали открыто, на столбах, и несколькосуток не снимали трупы. Это действовало сильно. К концу июля дисциплина сталаналаживаться. Но и активность Советов возросла. Большевики шли к власти, наглои грубо сметали все на своём пути. Правые пребывали в растерянности, враждовалимежду собой, искали виноватого.

Полковнику Данилову было невыносимо тяжело прощаться сТаней. Она не пыталась его удержать, он не услышал от неё ни слова упрёка.

— К ноябрю всё кончится. Я успею вернуться до того, как тыродишь.

— Конечно, — она поцеловала его, перекрестила, — я просто нестану рожать, пока ты не вернёшься.

После подавления корниловского выступления и ареста военнойэлиты все министры Временного правительства подали в отставку.

— Он выполняет задание Ложи, — сказала Люба Жарская оКеренском, — это часть мирового заговора тёмных сил. Большевизаны — бесы. Онрасчищает для них дорогу. При первой возможности надо уезжать из России. С этойстраной кончено.

Михаил Владимирович с наслаждением пил настоящий, свежийкофе, который принесла Люба. Красивая жестяная баночка с бразильскими зёрнамибыла королевским подарком в честь его выздоровления. Люба не доверила горничнымсмолоть и сварить кофе, отправилась на кухню и все сделала сама, пододобрительное ворчание няни. Ради такого случая Авдотья Борисовна даже вытащилаиз своего сундука неприкосновенный запас сахару.

Крепкий сладкий кофе был так хорош, что портить его глупымиречами вовсе не хотелось. Но Люба жаждала полемики, обижалась, когда профессормолчал. Пришлось говорить.

— Нет у Керенского никакого специального задания. Тщеславие,истерия, амбиции — вот тебе «тёмные силы». Но это не заговор мирового масштаба,это внутри самого человека, в его маленькой больной голове. Как всякийвременщик и самозванец, он упивается властью. Он ничтожество, вдруг поднятое наневероятную вершину. Больше всего на свете боится грохнуться вниз, ему нужнаподдержка. Страх лишает его рассудка. Он чувствует, каким огромным влияниемсейчас пользуются в массах эти проклятые Советы, и старается им угодить.

— Миша, но ты же не станешь отрицать, что он масон, так жекак все они — Некрасов, князь Львов.

— И что с того? Причастность к Ложе не делает человекаумней, образованней, могущественней. Совсем наоборот, тайные ритуалырасшатывают нервы, рождают иллюзию всезнания, вызывают острый миссионерскийбред. Все эти «посвящённые», «инициированные» вряд ли были бы так жалки ибеспомощны на своих министерских должностях, если бы действовали от лицамирового заговора.

— Так в этом и есть суть их тайного задания — все расшатать,развалить, довести народные массы до полнейшего озверения и открыть путь зверю.Наступит его царство. Солнце почернеет, от прошлой России останется огромноекровавое пятно на карте.

— Люба, это монолог из твоей новой пьесы?

— Нет, Миша. Это реальность, и ты обязан с ней считаться.Твоя дочь ждёт ребёнка. Твой зять в тюрьме, в Быхове. У тебя на руках Андрюша.

— Люба, я все прекрасно понимаю. Но что же делать?

— Бежать отсюда.

— Куда?

— Да хоть на край света, пока не поздно. Скажи, это правда,что ты отпустил Таню одну в Быхов?

— Она уехала вчера. Я не отпускал, конечно. Но разве еёудержишь? К счастью, она не одна, с ней ещё две офицерские жёны.

— Всё равно, это безумие, в её теперешнем положении. Миша,меня просто убивает твоё легкомыслие. Я говорю это как человек, который многиегоды знает и любит тебя. Ты как будто глух и слеп, — она вдруг осеклась, густопокраснела и покосилась на Агапкина.

Он всё это время молча сидел в углу, у окна, смаковал кофе,курил и тактично шуршал газетой.