— Если ты возьмёшь кровь, пока я от него питаюсь, ябуду питаться от вас двоих.

Он не стал спорить, просто лёг рядом, и лицо его оказалосьвплотную к моему.

— Как пожелает леди, так и будет.

— Ну, если будет, так пусть оно будет побыстрее, —сказал Байрон несколько напряжённей, чем раньше.

Реквием посмотрел на него, приподнявшись на локте:

— Ты подразумеваешь, что долго уже не продержишься?

— Да, — полупридушенным голосом ответил Байрон.

— Растренировался ты, — сказал Реквием.

— Ты с ней не трахался. Сперва попробуй, потомкритикуй.

— Ты подразумеваешь, что она так хороша, что заставиттебя кончить рано?

— Перестаньте цапаться, — сказала я, поднимаясь иопускаясь вместе с Байроном. Он ещё старался удержать ритм ровным, но сталчастить, и я знала, что как только он перестанет танцевать надо мной, тут-тооно и будет. — Быстрее, а то пропустишь момент.

— Как прикажет леди. — Реквием опустился на живот,на грудь, запустил пальцы мне в волосы. — Угол неудобный, — шепнулон. — Можно мне изменить угол, миледи?

— Да, — сказала я придушенно.

Он взялся за волосы и резко повернул мне голову набок,обнажив линию шеи. Сильно потянул за волосы. Я ахнула, но не от боли.

И оказалось, что смотрю я не в серые глаза Байрона, а наНатэниела. Он все ещё сжимался в комок неподалёку, но не слишком близко. Вид унего был испуганный и захваченный одновременно, и я не поняла этого выражениялица. Хотела понять, и у меня был миг, чтобы ощутить, как он это видит. Одинлюбовник прижимает меня за руки к полу, стискивая свежий укус, вбивая себя вменя снова и снова, а я извиваюсь под ним. Теперь ещё один мужчина отдёрнул мнеголову на бок, обнажил шею, и когда у меня наступит оргазм, он всадит мнеклыки. Оба вампира вонзятся в меня одновременно, и ничего я не могу сделать,чтобы это прекратить. Для Натэниела неважно, что я это позволила. Важно лишь,что я зажата и беспомощна, полностью в их власти, и эта сцена его завела.Просто завела, он ловил кайф, пока смотрел, потому что это ближе всего было ктому, о чем он мечтал месяцами.

Его голод тяжестью лёг мне на мозг, и знала, что он бы отдалвсе на свете, чтобы быть в самом низу.

Тело Байрона стало терять ровный и плавный ритм, он изо всехсил сдерживался, чтобы просто не долбить туда-сюда со всей возможной быстротой.

— Вот-вот, — шепнул он, — вот-вот.

Я хотела повернуть голову, чтобы увидеть его лицо, но рукаРеквиема напряглась, не давая двигаться. Его дыхание обжигало мне горло, и язнала, что это тепло он у кого-то позаимствовал.

— А ты, моя леди? Тоже вот-вот?

Голос его жаром расходился по коже.

Байрон сильнее навалился мне на запястья, вминая их в пол, изадвигался в более жёстком ритме. Я ощутила давление в паху, оно росло, росло,готовое прорваться, прорваться…

— Почти, — шепнула я.

Губы Реквиема коснулись моей шеи, только губы, как впоцелуе. Байрон пытался двигаться более плавно, овладеть собой, но голос егохрипло повторял:

— Почти, почти, почти…

Тяжёлое тепло у меня в паху рванулось наружу, я закричала. Вшею вонзились клыки, тело Байрона взметнулось надо мной, содрогаясь на мне, вомне. Губы Реквиема присосались поверх поцелуя клыков, и он начал пить, и каждоедвижение его рта будто порождало новый оргазм.

Байрон кричал, тело его дёргалось вместе с моим. РукаРеквиема судорожно вцепилась мне в волосы, другая схватила за плечо, вонзила вменя ногти, и тело его тоже дёргалось, сотрясалось вместе с нашими телами.

Я кричала, пока не охрипла, а он все пил, и Байрон всераспирал меня изнутри, вбивая себя в меня. Я будто застряла в бесконечном цикленаслаждения, когда одно движение даёт силы другому, и наконец мы свалилисьдрожащей грудой. Рот Реквиема отвалился от моей шеи.

— Больше не могу.

Его идеальный голос прозвучал еле слышным шёпотом.

Байрон свалился марионеткой, у которой обрезали нити. Онвалялся на мне, и я слышала, как сердце его колотится пойманной птицей. Дышалон прерывисто и трудно, и я не лучше.

Он обрёл голос — хриплый, дрожащий.

— Не будь я мертвецом, я бы сказал, что у менясердечный приступ.

Я попыталась рассмеяться и закашлялась.

— Ой, не надо! — вскрикнул Байрон. — Не надо!

От кашля я снова сжалась вокруг него, и он дёрнулся,приподнявшись на руках, последний раз двинулся в меня, и я задёргалась под ним.

Он снова свалился на меня, умоляя:

— Анита, пожалуйста, не надо больше, не надо. Никогдане думал, что скажу такое после одного раза, но дай мне минутку… перевестидыхание.

— Дыхание, — произнёс Реквием, уткнувшись лицом впол рядом со мной. — Тут бы пульс перевести. Я знал, что у тебя ardeur, новсе-таки предупреждать надо, что ты так умеешь.

Я обрела голос:

— Так — это как?

Он чуть повернул голову, чтобы глянуть мне в глаза, лёгщекой ко мне на плечо.

— Я знал, что ты будешь от меня питаться, но не знал,что ты доведёшь меня до оргазма.

— Нас, — поправил Байрон. — Снова иснова. — Он лежал у меня поперёк груди, и мне были видны его каштановыекудри. — Обычно я веду счёт таким вещам, но сейчас бросил после пяти. Илишести?

— Восьми, — сказал Реквием, — если не больше.Наверное, если бы я мог ещё пить, нам не пришлось бы останавливаться. — Онзакрыл глаза, и по телу его прошла лёгкая дрожь. — Я забыл, сколько естьразных способов утолять ardeur. И забыл, как это приятно.

— Мне не с чем сравнить, — хрипло выдохнул Байрон.

— Ты никогда не видел Бёлль Морт? — спросилРеквием.

Байрон хотел было посмотреть на него, но не смог поднятьголову — слишком большое усилие.

— Нет, не имел удовольствия.

— Именно что удовольствия, — сказал Реквием.

Если бы я могла шевельнуться и знала, что не отключусь, я бывелела всем с меня слезть, но я не могла, и знала, что хотя бы Байрон точно неможет. Он больше использовал мускульной силы, чем я. Но слишком странно этобыло, что они так валяются и разговаривают, будто меня здесь нет.

— Почему же ты тогда не дал Бёлль оставить тебя приней?

— Ты с ней встречалась? — спросил он.

— В некотором смысле — да.

Синие-синие глаза опечалились, истома восторга растаяла вискрах воспоминаний.

— Тогда ты знаешь, почему. Ни одно наслаждение не стоитеё цены, и к тому же я не люблю мужчин, совсем не люблю, а если ты хотя бы небисексуален, тебе при её дворе не выжить.