Улыбка на его лице погасла.

– Теперь ты носишь знак королевы, и даже Кел не решитсятебя убить. Тронуть тебя сейчас – означает мучительную смерть от рук королевы.

– Она там стояла и говорила мне, что я оставила Двориз-за Гриффина. Я пыталась объяснить, что не из-за разбитого сердца я сбежала,а от дуэлей. – Я покачала головой. – Она не слышала, Рис, говорилатак, будто я вообще ничего не сказала. Она отвергает реальность в определенныхаспектах, Рис, и даже моя смерть этого не переменит.

– То есть ее милый мальчик не мог сделать такой ужаснойвещи, – сказал Рис.

– Вот именно. Кроме того, ты же не думаешь, что он личнобудет рисковать своей лилейной шеей? Он найдет кого-то другого для этой работы,и в опасности будет другой, а не он сам.

– Наша работа – защищать тебя, Мерри. И мы свое делознаем.

Я засмеялась – но не от веселья, скорее нервным смехом.

– Тетя Андаис изменила ваши должностные обязанности,Рис.

– То есть?

– Давай я тебе по дороге объясню. Сейчас я хочуоставить побольше расстояния между собой и нашей королевой.

Он снова предложил мне руку.

– Как пожелает дама.

При этих словах он улыбнулся, и я подошла к нему, но вместотого, чтобы взять его под руку, обняла за талию. Он застыл на секунду отнеожиданности, потом обнял меня за плечи. Мы пошли по коридору, обнявшись. Мневсе еще было холодно, будто истощилось внутреннее тепло.

Есть мужчины, с которыми я не могу идти рука об руку – будтонаши тела работают в разном ритме. А с Рисом мы шли по коридору как двеполовинки одного целого. Я поняла, что просто не могу поверить, будто мне даноразрешение его касаться. Трудно поверить, когда тебе вдруг вручают ключи отцарства.

Рис остановился, повернул меня к себе, провел по моим рукамладонями.

– Ты все еще дрожишь.

– Уже не так, – ответила я.

Он ласково поцеловал меня в лоб:

– Ну, лапушка, расскажи, что тебе сделала Злая ВедьмаВостока.

– Лапушка? – улыбнулась я.

– Кисонька? Цыпочка? Душечка?

– Еще того хуже, – рассмеялась я.

Он перестал улыбаться. Посмотрел на кольцо, сверкающее нафоне его белого рукава.

– Дойл говорил, что для него это кольцо ожило. Этоправда?

Я глянула на серебряный восьмиугольник и кивнула.

– А у меня на руке оно лежит спокойно.

Я посмотрела ему в лицо. Оно было... несчастным.

– Королева пользовалась этим кольцом для выбора своихконсортов, – сказал он.

– Оно реагировало почти на каждого стража, которого ясегодня касалась.

– Кроме меня.

В голосе его так явно слышалась горечь, что я не могла этоготак оставить.

– Для этого надо коснуться кожи, – сказала я.

Он потянулся к моей руке, к кольцу. Я убрала руку.

– Не надо, пожалуйста.

– В чем дело, Мерри?

Свет пригас до сумерек. Стены коридора покрывала паутина,блестя серебряными занавесями. Бледные пауки больше моих двух кулаков пряталисьв ней как распухшие привидения.

– Даже в шестнадцать лет я уже знала, где остановиться.Тебе следовало бы понимать.

– За попытку шлепнуть или пощекотать – изгнание из игрынавеки? Детка, это жестоко.

– Нет, это практично. Я не хочу кончить жизнь распятойна андреевском кресте.

Конечно, это был не тот случай. Я могла бы сказала Рису, иможно было бы исполнить это прямо здесь, у стены, и наказания бы не было. Покрайней мере Андаис так сказала. Но я не верила тете. Она только мне сказала,что целибат отменен. Еще она мне сказала, что Эймон в курсе, а он – ее консорт,ее создание. Что, если я сейчас прижму Риса к стене, а королева передумает? Этобудет безопасно лишь тогда, когда она объявит об этом публично. Тогда, и толькотогда, я ей взаправду поверю.

Большой белый паук подкрался к краю паутины. Голова у негобыла не менее трех дюймов в поперечнике. Мне надо будет пройти прямо под этойтварью.

– Ты видела смертную, замученную до смерти засоблазнение стража, и запомнила это на всю оставшуюся жизнь. Долгаяпамять, – сказал Рис.

– Я видела, что ее любимый палач сделал со стражем,преступившим запрет, Рис. Мне кажется, это у тебя память слишком короткая.

Я остановила его, потянув за руку, чуть не доходя до этогоогромного паука. Я могла бы вызвать блуждающий огонек, но вряд ли он произвелбы на паука впечатление.

– Ты не мог бы вызвать что-нибудь посильнее блуждающегоогонька? – спросила я.

Я смотрела на ждущего паука – тело его было в поперечникебольше моего кулака. Вдруг паутина над головой показалась тяжелее, как полнаярыбы сеть, готовая пролиться мне на голову.

Рис посмотрел на меня с недоумением, потом поднял голову,будто впервые увидел толстые нити, шевеление наверху.

– Ты всегда не любила пауков.

– Всегда, – подтвердила я.

Рис подошел к пауку, который будто поджидал меня. Я осталасьстоять посреди коридора, прислушиваясь к тяжелому шороху наверху.

Он ничего не сделал такого, что я бы увидела, – простокоснулся пальцем паучьего брюха. Паук засеменил прочь, потом резко остановился,затрясся, ноги его задергались. Он извивался, дергался, разрывая паутину, потомбеспомощно повис на ее обрывках.

Я слышала, как десятки этих тварей засеменили прочь,спасаясь. Паутина колыхалась, как перевернутый океан. Бог и Богиня, их тамсотни.

Белая туша паука стала усыхать, морщиться, спадаться, будтосдавленная огромной рукой. Жирное белое тело превратилось в сухую чернуюоболочку, и если бы я не знала, что это было, я бы сейчас не узнала паука.

Движение в паутине прекратилось. В коридоре стало тихо,только стоял, улыбаясь, Рис. Тусклый свет будто собрался вокруг его белыхлоконов и белого костюма, и Рис засветился на фоне серой паутины и еще болеесерого камня. Он улыбался мне радостно – обычной своей улыбкой.

– Годится? – спросил он.

Я кивнула.

– Я видела однажды, как ты это сделал, но это было вбитве и твоя жизнь была под угрозой.

– Тебе жалко этого насекомого?

– Это не насекомое, а арахнид, и мне его не жалко. Уменя никогда не было силы нужного рода, чтобы здесь спокойно пройти.

Но... на самом деле я думала, что он вызовет в руки огоньили яркий свет и отпугнет их. Я не думала, что он...