– Ты не знаешь меня еще больше, Дэн. И моего мудакапапашу. Он злой полицейский. Очень злой. Воткнуть кому-то челюсть в затылок длянего не фиг делать. Он ни с кем не миндальничает, ни с кем не церемонится.Писака с ее предыдущими мужьями… Теми, которых она отправила на тот свет…Писака по сравнению с ним просто ангел.

– Значит, ты не единственная психопатка в семье? –Смотреть на Лягушонка не получается, получается смотреть лишь в зрачокпистолетного дула.

– Бинго! – веселится соплячка. – Я – неединственная. Хотя и самая крутая.

– Сейчас проверим твою крутизну, – я придвигаюсь ксоплячке сантиметров на десять.

– И проверь!

– И проверю.

– И проверь!..

Все происходит почти мгновенно и уж точно синхронно: я бросаюсьна соплячку, а соплячка спускает курок. Я слышу сухой одинокий щелчок, закоторым, впрочем, не следует выстрела. Пистолет дал осечку, если вообще былзаряжен. Но теперь уже неважно, заряжен он или нет – соплячка прямо подо мной,прижать ее тщедушное тельце к куче барахла оказалось делом секунды. И… я незнаю, что делать дальше. Мы слишком далеко зашли, чтобы обратить все в шутку. Яслишком далеко зашел. И до сих пор иду. По мелководью, по мокрому песку,проваливаясь по щиколотку в разложившиеся водоросли, до чего же отвратителензапах, идущий от Лягушонка!.. И сама Лягушонок – редкостная мразь, склизкое,пакостное существо, приносящее окружающим лишнюю боль и хлопоты. АннаБрейнсдофер-Пайпер – чудесная женщина, ангел небесный, но вынуждена страдать из-заэтой твари. Каждый день рядом с Лягушонком приносит ей страдания, я почтиуверен в этом.

– Отпусти меня, – полузадушенным голосом говоритЛягушонок.

– И не подумаю.

– Отпусти! Иначе тебе не поздоровится.

– Ты угрожаешь мне? – я наваливаюсь на лягушонка сеще большей силой. – Мне? Своему сладкому дружку? Своему Дэну?

– Никакой ты не Дэн. Я пошутила. Это была шутка. Пусти.

– Шутки кончились. Знаешь, что я сейчас сделаю?

– Что? – Она находит в себе силы задать вопрос.Лучше бы она промолчала.

– Я убью тебя. Вот что.

Стоит мне произнести это… Стоит только произнести, какзавалы из гниющих водорослей отступают, остается лишь песок. Не мокрый –ослепительно белый: каждая песчинка совершенна, абсолютна, она изящнопросачивается сквозь пальцы вместе с миллионом других песчинок – море совсемрядом. Первобытное, величественное, в мире не существует ничего, кроме моря ипеска. Они вечны, и так же вечна их красота. В лицо мне дует восхитительныйсвежий бриз, и это я вызвал его, всего лишь тремя словами: я убью тебя.

Я убью тебя – в этих словах заключена настоящая музыка.

Самая настоящая, ничего общего с ломкими непричесаннымирок-пассажами Земфиры, даже «Святая Агнесса и горящий поезд» здесь неуместны. Яубью тебя – лучше любого саундтрека. Я убью тебя избавляет от многих проблем:меня – от дурацкого имени Дэн, Анну Брейнсдофер-Пайпер – от ежедневныхиздевательств, шведского мудака папашу – от искушения засунуть за решетку ни вчем не повинных парней с русскими фамилиями и русскими паспортами, да мало ли ещесколько выгод могут принести три коротких слова – «Я убью тебя»!..

– Ты психопат, – шепчет Лягушонок.

– Нет, милая. Психопатка у нас ты. Полдня тывколачивала мне в башку эту куцую мыслишку. А знаешь, что случается спсихопатами?

Лягушонок затравленно смотрит на меня.

– Психопаты всегда получают по заслугам. Обязательнонайдется человек, который выведет психопата на чистую воду. На твоего папашунадежды никакой, он много лет терпел тебя… Потакал тебе… Ну ты и сама знаешь.Но обязательно найдется человек, который остановит психопата. Я. Я – этотчеловек. У тебя нет возражений?

– Ха-ха.

Лягушонок произносит свое «ха-ха» очень четко, каждая букваее «ха-ха» отстоит отдельно от другой, они никак между собой не связаны, они –словно старики, сидящие в плетеных креслах у моря – первобытного,величественного. Эмоции больше недоступны им, осталась лишь память об эмоциях.Пустая оболочка. «Ха-ха» может означать все, что угодно, имитацию смеха, шкуркуот смеха, но только не сам смех. Что и требовалось доказать – Лягушонок большене веселится.

Ха-ха.

Лягушонок больше не веселится, но все еще хочет поиграть.Или в глубине души надеется, что я – играю. С самого начала все было игрой:кража паспорта в аэропорту, дурацкие разговоры про секс, поездка в машине Анны,посиделки в ванной, исход Муки. Сила Лягушонка заключалась в том, что никто неиграл по ее вероломным правилам, не хотел играть. Что ж, я буду первым, тыполучишь достойный ответ, Лягушонок, достойный отпор.

На фоне неба, моря и бриза, вызванного всего лишь тремясловами: «Я убью тебя».

Небо – ослепительно синее, море – ослепительно бирюзовое,бриз прохладен и свеж, мне не хотелось бы употреблять слово «пляж», пляж создандля игр (волейбол, бадминтон, подкидной дурак, замки из песка у кромки прибоя,забавы с ручной обезьянкой) – а именно этого сейчас хочет Лягушонок: игры. Игра– значит, все не по правде, не по-настоящему.

Но все по правде. Все по-настоящему.

Пистолет лежит совсем рядом, на джинсовой куртке: когда яподмял под себя соплячку, она выпустила его из рук. Поднять его не составиттруда, но мне не хочется заморачиваться с пистолетом, к тому же звук выстреламожет услышать Анна. Что придет в голову Анне – неизвестно. Ясно, что онавзволнуется, сердце в роскошной груди забьется быстрее, она поднимется сюда и…Нет, этого нельзя допустить, никак нельзя. Я не хочу волновать Анну ни однойсекунды, она и так достаточно настрадалась. Я не хочу, вот и все.

Я – порядочный человек.

Как в моей руке, руке порядочного человека, оказалсябамбуковый стебель?..

Идентичный моему собственному бамбуковому стеблю, самолетнаяшведка никого не оставила без подарков. Все это время он торчал из рюкзакасоплячки, но я заметил его только сейчас. И все это время рюкзак стоял в полемоего зрения, в зоне досягаемости: сейчас это особенно важно.

Как в моей руке оказался бамбуковый стебель?..

Я просто вытащил его, вот и все.

– Не вздумай орать! – говорю я Лягушонку.

– Я не ору.

– Не будешь нудить?

– Нет.

– И будешь паинькой?

– Да.

Она все еще думает, что это игра.

Но лишь до того момента, как я запихиваю ей в рот рукавджинсовой куртки. Теперь Лягушонок не сможет издать ни звука. Даже если оченьзахочет. Что ж, я сделал главное – обезопасил себя от несанкционированныхвоплей соплячки. Себя и Анну. Отдельный респект все еще поющей, поставленной накольцо Земфире. Она меня прикроет. Мое сознанье несется ракетой в сторонусолнца, меня не стоит бояться, в меня не стоит влюбляться, ты очень милыйпарень, но таких, как я, больше нету, давай договоримся – будь со мной, смотри,я тебе покажу чудеса.