Я внезапно понял, что слова Нурии Монфорт предназначались немне. Не я должен был отпустить Пенелопу. В своей последней просьбе онаобращалась не ко мне, незнакомцу, а к человеку, которого она тайно любилапятнадцать лет, — Хулиану Караксу.

Я добрался до площади Сан Фелипе Нери, когда совсемстемнело. Скамья, на которой мне впервые встретилась Нурия Монфорт, все так жестояла там, под фонарем, вся покрытая, словно татуировками, именами влюбленных,бранными словами и обещаниями, вырезанными перочинным ножом. Я поднял взглядтуда, где на третьем этаже была квартира Нурии, и вдруг заметил в окнеподрагивающие медно-красные отблески. Это горела свеча.

В темном подъезде я поднимался по лестнице наощупь. Когда,наконец, я добрался до лестничной площадки третьего этажа, руки у меня дрожали.Узкая полоска красноватого света просачивалась из-под неплотно прикрытой двери.Взявшись за ручку, я на секунду замер, прислушиваясь. Мне показалось, будто изквартиры доносятся чьи-то вздохи и шепот. На мгновение я представил, что, еслиоткрою эту дверь, там, по ту сторону жизни, я найду Нурию, поджидающую меня натом самом месте, где я ее оставил, сидящую, подобрав под себя ноги, у балкона,с сигаретой в руке. Осторожно, боясь ее побеспокоить, я толкнул дверь и вошел.Занавеси на балконе всколыхнулись от порыва ветра. Какой-то человек неподвижносидел у окна. Его лицо было едва различимо в свете свечи, которую он держал вруке. Светлая капля, вспыхнув в колеблющемся свете, скатилась по его щеке,блестящая, словно свежая смола, и упала ему на колени. Исаак Монфор поднялголову. Его лицо было изборождено следами слез.

— Я не видел вас на похоронах, — произнес я.

Он молча покачал головой, вытирая глаза отворотом пиджака.

— Нурии там не было, — прошептал он, спустямгновение. — Мертвые никогда не приходят на собственные похороны.

Он огляделся вокруг, словно желая показать мне, что его дочьсейчас здесь, в этой комнате, сидит вместе с нами в этих сумерках и слушает нашразговор.

— Знаете, я ведь ни разу не был в этом доме, —сказал он. — Когда мы встречались, Нурия всегда сама приходила ко мне.«Так будет лучше для вас, отец, — говорила она. — Зачем вамподниматься по лестнице?» А я ей всегда отвечал: «Ладно, раз не приглашаешь, яне буду приходить». Она возражала: «Вы не нуждаетесь в приглашении, отец,приглашают ведь только малознакомых. Вы можете прийти когда пожелаете». За этипятнадцать лет я ни разу не зашел к ней. Я всегда считал, что она выбрала дляжитья скверный район. Мало света, да и дом совсем старый. Она лишь молчасоглашалась. Так же, как когда я ей говорил, что она выбрала скверную жизнь.Малообеспеченное будущее, муж без определенной профессии и капитала. Забавно,что мы осуждаем других и даже не понимаем, как жалко, глупо наше к нимснисхождение, до тех пор пока не потеряем их, пока их у нас не отнимут. А ихотнимают, потому что они никогда нам и не принадлежали…

Голос старика, лишенный привычной иронии, заполнил комнату,и этот дребезжащий звук казался таким же старым, как и взгляд.

— Нурия вас очень любила, Исаак. Не сомневайтесь вэтом. И мне кажется, она знала, что вы тоже ее любите, — начал я.

Старый Исаак снова покачал головой. Он улыбался, нобезудержные слезы все катились по его лицу.

— Возможно, она любила меня, по-своему, так же, как япо-своему любил ее. Но мы совсем не знали друг друга. Наверное, потому, что яникогда не позволял ей узнать меня и никогда не сделал ни единого шага, чтобыузнать ее. Мы проводили жизнь, как двое незнакомцев, которые встречаются каждыйдень и из вежливости здороваются. Думаю, она умерла, так и не простив меня.

— Исаак, я вас уверяю, что…

— Вы молоды и упорны, Даниель, однако, хотя я пьян ипорой не понимаю, что говорю, вы еще не научились лгать так умело, чтобыобмануть старика, чье сердце истерзано невзгодами.

Я опустил глаза.

— В полиции говорят, будто человек, убивший ее, вашдруг, — бесстрастно произнес Исаак.

— В полиции лгут.

Он кивнул:

— Я так и знал.

— Я вас уверяю, что…

— Не стоит, Даниель. Я знаю, что вы говоритеправду. — Исаак достал из кармана пальто какой-то конверт. — Вечеромперед смертью Нурия пришла навестить меня, как она это делала уже многие годы.Мы, как обычно, пообедали в кафе на улице Гуардиа, куда я водил ее ещеребенком. Мы всегда говорили о книгах, о старых книгах. Иногда она рассказываламне о своей работе, мелочи, ничего не значащие детали, которые обычнорассказывают случайному попутчику в автобусе… Однажды она сказала, что ейкажется, будто я разочаровался в ней. Я спросил, откуда взялась столь нелепаямысль. «Я прочла это в ваших глазах, отец», — ответила она. Никогда вжизни мне не приходило в голову, что, возможно, сам я разочаровывал ее кудабольше. Порой мы принимаем людей вокруг нас за лотерейные билеты, которыеслужат лишь для того, чтобы осуществить наши абсурдные мечты.

— Исаак, при всем моем уважении, вы совершенно пьяны ине понимаете, что говорите.

— Вино превращает умного человека в дурака, а глупого —в мудреца. Я знаю достаточно, чтобы понять, что моя собственная дочь никогдамне не доверяла. Она больше верила вам, Даниель, а ведь она видела вас лишьраз-другой.

— Уверяю вас, вы заблуждаетесь.

— В последнюю встречу она принесла мне этот конверт.Она была очень взволнована, озабочена, но не захотела мне ничего рассказать.Она попросила меня сохранить конверт и, если с ней что-нибудь случится,передать его вам.

— Если с ней что-нибудь случится?

— Так она сказала. Нурия выглядела такой расстроенной,что я предложил ей вместе пойти в полицию, сказал, что, какой бы серьезной нибыла проблема, там нам помогут ее разрешить. Но она ответила, что полиция будетпоследним местом, куда она обратится. Я попросил ее объяснить, в чем дело, ноона лишь сказала, что ей пора, и заставила меня дать обещание вручить вам этотконверт, если она не придет за ним в ближайшие два дня. Она просила меня неоткрывать его.

Исаак протянул мне конверт. Он был открыт.

— Я, как обычно, дал слово и не сдержал его, —сказал он.

Я заглянул в конверт. В нем была стопка листков, исписанныхот руки.

— Вы их прочли? — спросил я его. Старик кивнул.

— И о чем здесь говорится?

Исаак поднял голову. У него дрожали губы. Мне показалось,что он постарел еще лет на сто со дня нашей последней встречи.

— Это та история, что так вас занимает, Даниель.История женщины, которую я никогда не знал, но которая носила мое имя и быламоей плотью и кровью. Теперь она ваша.

Я спрятал конверт в кармане пальто.

— А теперь, если вас не затруднит, оставьте меня здесь,наедине с ней. Недавно, когда я читал эти листки, мне показалось, будто я вновьобрел ее. Как я ни стараюсь, мне удается вспомнить ее лишь совсем крошкой.Знаете, в детстве она была молчаливой. Смотрела на все задумчиво и никогда несмеялась. Больше всего ей нравились сказки. Она всегда просила почитать ей, и,думаю, не было на свете другой такой маленькой девочки, которая научилась бычитать раньше ее. Она твердила, что хочет стать писательницей и составлятьэнциклопедии и трактаты по истории и философии. Ее мать считала, что это всеиз-за меня, что Нурия меня обожала и, так как была уверена, что папа любиттолько книги, решила писать книги, чтобы я любил и ее тоже.