— Исаак, мне не хочется оставлять вас здесь ночьюодного. Почему бы вам не пойти со мной? Переночуете у нас, отец составит вамкомпанию.

Старик покачал головой.

— Мне есть чем заняться, Даниель. А вы идите домой ипрочтите эти листки. Теперь они принадлежат вам.

Он отвернулся. Я направился к двери и был уже на пороге,когда Исаак окликнул меня голосом, скорее похожим на шепот:

— Даниель!

— Я слушаю.

— Будьте предельно осторожны.

Когда я вышел на улицу, мне показалось, что за мнойскользнула какая-то черная тень. Я ускорил шаг и не останавливался, пока недобрался до дома. Отец сидел в своем кресле, держа на коленях открытый альбом сфотографиями. Заметив меня, он привстал, и на лице его отразилось явноеоблегчение.

— Я уже начал волноваться, — сказал он. — Какпрошли похороны?

Я пожал плечами, и отец кивнул, словно желая показать, чтотема закрыта.

— Я тут приготовил тебе кое-что поесть. Если хочешь, явсе подогрею и…

— Я не голоден, спасибо. Перекусил по дороге.

Он посмотрел мне в глаза и снова кивнул. Потом повернулся истал убирать со стола. Именно тогда, сам не знаю почему, я подошел к нему икрепко обнял. Отец, удивленный, тоже обнял меня.

— Ты здоров, мой мальчик?

— Я тебя люблю, — пробормотал я, еще сильнееприжимая его к себе.

Из церкви Святой Анны доносился колокольный звон, когда япринялся читать рукопись Нурии Монфорт. Ее мелкий ровный почерк напомнил мнеидеальный порядок на ее письменном столе. Было похоже, что в словах она желалаобрести покой и уверенность, которыми так и не наделила ее жизнь.

Второго случая уже не выпадет, дважды можно разве что очем-то пожалеть. С Хулианом Караксом мы познакомились осенью 1933 года. В товремя я работала в издательстве Кабестаня. Сеньор Кабестань «открыл» его в 1927году во время одного из своих путешествий, которые называл «командировками дляизучения издательского рынка». Хулиан зарабатывал на жизнь тем, что по вечерамиграл на пианино в публичном доме, а по ночам писал. Хозяйка заведения, некаяИрен Марсо, была знакома со многими парижскими издателями. Благодаря еепросьбам, услугам и даже шантажу, Хулиан Каракс сумел опубликовать несколькороманов в различных издательствах, однако коммерческого успеха ни одна из егокниг не имела. Кабестань приобрел эксклюзивные права на издание произведенийКаракса в Испании и Латинской Америке за ничтожную сумму, которая такжепредполагала перевод автором оригиналов с французского на испанский. Кабестаньполагал, что сможет продать три тысячи экземпляров каждого романа, но выходпервых двух изданий, опубликованных в Испании, дал плачевный результат: былопродано не больше ста экземпляров каждого. Несмотря на это раз в два года мыполучали от Хулиана новую рукопись, и Кабестань принимал ее без возражений,ссылаясь на то, что подписал договор с автором, к тому же не следует во всемискать выгоду, а хорошую литературу необходимо поддерживать.

Однажды, заинтригованная, я спросила, почему он продолжаетпубликовать романы Хулиана Каракса, хотя они и приносят ему одни убытки. Вместоответа Кабестань подошел к книжной полке, взял экземпляр книги Хулиана ипредложил мне его прочесть. Я так и сделала. В течение ближайших двух недель япрочла все его романы. Теперь меня уже занимал вопрос, почему мы продаем стольничтожное число таких потрясающих книг.

— Не знаю, — сказал Кабестань. — Но я ивпредь намерен его издавать.

Такой ответ показался мне благородным и заслуживающимвосхищения, что совсем не вязалось с моим представлением о сеньоре Кабестанекак о ловком, не чуждом корысти торговце. Возможно, я неверно о нем судила.Личность Хулиана Каракса постепенно все больше занимала меня. Все, что имело кнему отношение, было окутано пеленой тайны. По меньшей мере один или два раза внеделю кто-нибудь звонил в издательство и спрашивал адрес Хулиана. Вскоре японяла, что это был один и тот же человек, представлявшийся разными именами. Яограничивалась тем, что сообщала ему то, что было написано на обложках книг:Хулиан Каракс проживает в Париже. Со временем тот человек звонить перестал. Яже на всякий случай изъяла адрес Каракса из архивов издательства. Я знала егонаизусть, так как была единственная, кто ему писал.

Через несколько месяцев я случайно наткнулась на бухгалтерскийотчет, который типография прислала сеньору Кабестаню. Просмотрев его, язаметила, что издания книг Хулиана Каракса были целиком оплачены человеком, неимевшим отношения к издательству и мне тогда еще совершенно неизвестным, некимМикелем Молинером. Более того, расходы на печать и распространение книг насамом деле были существенно меньше той суммы, счет на которую был выставленсеньору Молинеру. Цифры говорили сами за себя: издательство зарабатывало натом, что печатало книги, которые потом мертвым грузом оседали на складе. У меняне хватало смелости поставить под сомнение финансовую отчетность Кабестаня, таккак я боялась потерять место. Я лишь записала адрес виллы на улицеПуэртаферриса, по которому мы посылали счета на имя Микеля Молинера. Этим адресомя воспользовалась лишь несколько месяцев спустя, осмелившись нанести визитсеньору Молинеру. Меня одолела совесть, и я приехала к нему с намерениемрассказать о махинациях Кабестаня. Молинер с улыбкой сообщил мне, что уже знаето них:

— Каждый занимается тем, для чего годится.

Я спросила, не он ли так часто звонил, чтобы узнать адресКаракса. Он ответил, что нет и, помрачнев, предупредил меня, что я не должнаникому давать тот адрес. Никому и никогда.

Микель Молинер был загадочным человеком. Он жил один навилле, превратившейся чуть ли не в руины. Она была частью наследства, котороеМолинер получил от своего отца, промышленника, сколотившего состояние напроизводстве оружия и, как говорили, погревшего руки на войнах. Микель вел неимевший ничего общего с роскошью почти монашеский образ жизни. Он занималсятем, что тратил деньги, которые называл кровавыми, на восстановление музеев,соборов, школ, библиотек, больниц, а также на то, чтобы романы друга его юностиХулиана Каракса были опубликованы в его родном городе.

— У меня много лишних денег, а таких друзей, какХулиан, не хватает, — обычно говорил он вместо объяснений.

Молинер почти не общался ни со своими братьями, ни с другимиоставшимися в живых родственниками, которых считал чужими. Он не был женат и редкопокидал виллу, на которой занимал только верхний этаж. Там был обустроенрабочий кабинет, где он лихорадочно писал статьи и колонки для различных газети журналов Мадрида и Барселоны, переводил технические тексты с немецкого ифранцузского, редактировал энциклопедии и школьные учебники… Микель Молинер былтрудоголиком, страдающим от чувства вины. Он уважал праздный образ жизниокружавших его людей и даже завидовал этой праздности, но бежал от нее как отчумы. Далекий от того, чтобы гордиться своими моральными принципами, он частошутил по поводу своей творческой продуктивности и называл ее самой безобиднойформой трусости: