– Горе? – Карпик надула нижнюю губу.

– Смерть Клио, – уточнила я, проклиная себя занапоминание о ней.

– Он это быстро переживет.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю… Он всегда так: бешеные романы, неделями изкровати не вылезает. – Карпик рассуждала, как взрослая женщина, но чего ещеожидать от девочки, которая десять лет живет только с отцом. Не очень-то он ее щадил,судя по всему…

– Это его жизнь, Карпик. Не нужно его осуждать. Мужчинывообще не похожи на женщин…

– Да, я знаю, мы проходили по биологии, – улыбнуласьКарпик.

– Я не это имела в виду. – Я смутилась.

– Я тоже.

Я села в кресло, и Карпик забралась ко мне на колени.Несколько минут мы молчали.

– Мне жалко Мушку, – сказала Карпик, глядя перед собой.На глазах у нее показались слезы. Конечно же, она все знала. Я только молилабога, чтобы все подробности были от нее скрыты.

– Мне тоже.

– Он был такой хороший, такой добрый, хоть и гомик.

– Какое это имеет значение, девочка?

– Да… Когда человек мертвый, уже ничего не имеетзначения. Но мы ведь живы, правда?

– Правда, – сказала я, хотя вовсе не была в этомуверена.

– С нами ничего не случится, правда?

– Правда.

– Я знаю, что все будет хорошо. И мы отсюда уедем.Улетим на нашем самолете… Мы возьмем тебя с собой, Ева… Ты полетишь с нами?

– Конечно.

– И Макс… Тебе нравится Макс?

– Думаю, что на него можно положиться, – осторожносказала я.

– Еще как! – Карпик засмеялась и чмокнула меня в щеку.– Еще как можно положиться.

– Но ты должна пообещать мне…

– Да.

– Ты должна пообещать мне не ходить одной по кораблю.Где мы нашли тебя вчера, а? На палубе, куда и взрослый боится сунуться…

– Я ждала папочку…

– Я понимаю… – Я прижала Карпика к себе. – И все-таки.Это очень странный корабль, и нужно быть очень осторожной.

– Это самый обыкновенный корабль. – Карпик посмотреламне прямо в глаза, и я увидела в них знание, еще недоступное мне. Или уженедоступное. – Вот увидишь… Мы можем поспорить с тобой, что я буду гулять гдевздумается и делать что хочется, – и ничего со мной не случится…

– Я тебе верю, но лучше не будем экспериментировать.

– Нет, правда! – Эта идея так увлекла Карпика, что ядаже испугалась. – Самое плохое случается потому, что люди боятся. А я ничегоне боюсь.

– Так не бывает. Каждый человек чего-то, да боится.

– Ладно, ты меня поймала. Я боюсь, что ты можешьуехать, и мы с папой останемся одни…

– Ну, насчет этого не беспокойся.

– Я не хотела, чтобы он умирал…

– Кто?

– Муха… Я хотела, чтобы все остались живы.

– Если мы будем осторожными, то с нами ничего неслучится…

– Мне жаль. У него такая густая кровь… Мы с Витейполночи убирали.

Я сжала плечи девочки и уткнулась ей в затылок. Бедняжка,что ей пришлось пережить! Тут даже взрослые не справляются, ломают себе хребты(я с легкой брезгливостью вспомнила Вадика и Альберта Бенедиктовича), не то чтотринадцатилетняя девочка…

– Я никогда не видела такой густой крови…

Ну откуда же ты могла видеть кровь, девочка… Разве что когдау тебя брали ее из пальца на анализ… Ведь даже коленок ты никогда не сбивала,потому что твоя хромота не давала тебя возможности ни бегать, ни даже гонять навелосипеде… Густая кровь, конечно, густая, ведь Муха азиат, а там другоесолнце, и другое небо, и другой ритм жизни, в котором кровь становится похожейна мякоть дыни или персика… Муха, самый безобидный человек.

В дверь кто-то постучал, и я вздрогнула: уж слишкомнастойчивым был стук, он не предвещал ничего хорошего.

– Я открою, – сказала Карпик спокойно, в отличие отменя она не ждала дурных вестей от каждого стука.

– Давай-ка я сама, девочка…

Я открыла дверь и увидела Антона: на лице его застыловыражение ужаса, и он даже не считал возможным скрывать его.

– Кто?! – выдохнула я.

– Андрей. – только и смог сказать он.

– Андрей?..

– Муж Аники…

Андрей, муж Аники, мы с Карпиком идущие к каюте, приоткрытаядверь душа, смех, бесстыжий Муха, смущенный шоколадный король, его жалкиепопытки все объяснить – тогда и сегодня ночью. Сегодня ночью, когда он цеплялсяза меня, он что-то хотел доказать мне. Он хотел доказать и доказал. Конечно же,золотое ренессансное правило, не терпящее никаких исключений: чтобы доказатьсвою невиновность, нужно быть убитым…

Карпик подошла к двери, но, сжав зубы, я отогнала ее,выскочила из каюты и привалилась к ней всем телом; только бы девочке не пришлав голову мысль отправиться сейчас с нами.

Карпик отчаянно заколотила кулаками; она как будто била недверь, а впивалась острыми костяшками в мой позвоночник.

– Пусти меня, Ева! Так нечестно, Ева… Каждый ударпричинял мне боль, а передо мной стоял раздавленный Антон.

– Как? – шепотом спросила я, все еще боясь отойти отдвери. – С ним случилось то же, что и с Мухой? Та же рана? – Большеговыговорить я не могла.

– Нет. Нет… Его нашел этот дурак Вадик. Когда Макспослал его в душ…

Господи, тот самый душ, который скрывал их с Мухой случайныепоцелуи, душ – самое закономерное место для случайной любви…

– Когда Макс послал его в душ, Вадик нашел его там,голого… В одной из кабинок, на железной стойке. Он… Он повесился, Ева…

…Когда мы с Антоном добрались до душа, то увидели в дверяхМакса. Мокрый – то ли от воды, то ли от напряжения, – он не пускал внутрь Аникуи, держа ее за плечи, что-то пытался объяснить ей.

– Вам пока не нужно быть здесь, Аника. Правда. Потом,не сейчас…

– Я пльохо говорить по-русски… – безостановочноговорила она. – Мнье нужен Андре… Я не видель его… Он ушель… Nuit… Ночь, ви?..

– Вам не нужно… Андрея нет, он мертв.

– Je ne comprends pas… (Я не понимаю)

– Его больше нет. Он умер. Он умер, и его больше нет…

– Je ne comprends pas…

– Уходите… Не сейчас… Нам нужно снять его… Вы не должнывидеть…

– Je ne comprends pas…

– Уведите ее! – взмолился Макс. – Уведите еекто-нибудь!