* * *

– Не надо принимать поспешных решений, Витя, – ласковосказала я Мещерякову.

– Нет, – твердо ответил он. – Я не останусь на этомкорабле ни одного лишнего часа, ни одной лишней минуты…

Мы стояли у лееров на кормовой палубе, и ветер ерошил волосыхоккеиста. Макс, Антон и Филипп спускали на воду фанц-бот. Макс сидел в кабинкеуправления портальными лебедками, а Антон с Филей возились у бота. СейчасМещеряков должен сесть в него, спуститься на воду и уйти от нас навсегда. Вботе уже лежал запас, который приготовил сам хоккеист: тяжелый рюкзак сшоколадом, спиртом, веревками, галетами и парой бутербродов, – ничеголегкомысленнее и печальнее, чем эти бутерброды и придумать невозможно.

– Останьтесь, – безнадежно попросила я. – Ведь этоверная гибель.

– Нет. Я так решил – пусть так и будет. Я была вотчаянии, я не знала, какие аргументы привести.

– Пусть вы доберетесь до берега, пусть. Здесь не так далеко,четыре километра – не расстояние…

– Доберусь, конечно, доберусь. – Мещеряков ободряющеулыбнулся мне.

– А потом?

– А что – потом?

– Что вы будете делать потом?

– Пойду вдоль берега. – Он сказал это вовсе не такуверенно, как мне хотелось. И как хотелось ему самому.

– Вдоль берега… Вдоль скал, да? Здесь на четырестакилометров ничего нет. И растительность может появиться только… Я даже не знаю,когда она может появиться. У вас нет даже ружья…

– У меня есть нож. – упрямо сказал юный Мещеряков.

– Нож! Таким ножом можно резать только хлеб.

– Это хоть что-то… Во всяком случае, у меня хотя быбудет надежда.

– Надежда? Какая надежда?

– Надежда на то, что если я и умру, то умру сам. Я нехочу дожидаться смерти на этом проклятом корабле. Все равно у вас осталось нетак много дней… Я постараюсь продержаться дольше. Я не буду ждать, пока за мнойпридут. Что-тo или кто-то. Я ухожу.

– Это путь в никуда, Витя.

– Оставаться здесь – это путь в никуда.

– Вы не дойдете…

– Куда-нибудь да дойду. Хотя бы до своего конца. Но этобудет мой собственный конец. Потому что я сам его выбрал… Я сам.

– Я … Я не знаю, как помешать вам.

– Никак Я все решил. Может быть, – глаза его на минутузагорелись и тотчас же погасли. – вы пойдете вместе со мной? Вы все?

– Нет. – Я в отчаянии сжала руки Мещерякова.

– Так и будете ждать? Так и будете ждать, пока уйдетепо одному?

– Идти даже без палатки.

– У меня есть брезент. Прощайте, Ева. Все так здоровоначиналось…

– Прощайте, “московская торпеда”…

– Уже нет. – Он вспомнил свое прозвище и грустноулыбнулся мне.

– Подождите! Подождите… Витя, подожди меня… – На палубувыскочила Карпик. Она была в плюшевой шубке, с шарфиком, накинутым на голову.

С разбегу она ткнулась в полушубок Мещерякова – полушубокотдал ему Антон. Мещеряков крепко обхватил Карпика, а потом нагнулся ипоцеловал ее в щеку.

– До свидания, Карпик. Ты очень хорошая девочка. Былоочень приятно с тобой познакомиться…

– Зачем ты уходишь?! Ты просто на тюленей?

– Да, – соврал Мещеряков.

– Ты врешь. – Карпик уличила хоккеиста и рассмеялась. –На тюленей не ходят без ружей.

– Ты же знаешь, у нас нет ружей.

– Да. – Карпик нахмурилась – Ты уходишь насовсем?

– Не знаю. Наверное, насовсем. Пойду искать помощи.Может быть, мне удастся.

– Но Макс… Макс говорит, что отсюда невозможновыбраться.

– Я проверю. Не всегда можно доверять Максу, Карпик. Онне истина в последней инстанции.

– Не всегда можно, но всегда нужно, – заступиласьКарпик за своего обожаемого Макса. – Ты должен остаться.

– Нет. Я уже решил.

– А… А если я пообещаю, что с тобой ничего не случится?Тогда ты останешься?

– Нет.

– Я правда обещаю тебе.

– Нет, Карпик. До свидания.

Мещеряков еще раз поцеловал Карпика в щеку, почтительноприложился к моей руке и пошел к боту. Когда он сел в него, Макс привел вдвижение портальные лебедки, и бот плавно опустился на чистую воду.

Теперь, с борта, фанц-бот казался совсем игрушечным.Мещеряков поднял руку и помахал нам на прощание. А потом завел мотор, ималенькая лодка заскользила между льдами.

Мы стояли у борта и провожали глазами “московскую торпеду”,восходящую звезду НХЛ, центрфорварда Витю Мещерякова. Единственного человека,который посмел бросить вызов кораблю. Лодка все еще стояла в наших глазах, хотядавно уже должна была скрыться. Она не приближалась и не удалялась, и этоподтверждало все то, о чем нам так настойчиво пытались сообщить. “Эскалибур”попал в ловушку времени, в мертвую зону, в стеклянную банку, очень ограниченнуюв пространстве. Если Мещеряков не сможет уйти от корабля… Не уйти от корабля –еще страшнее, чем уйти… Мне даже не хотелось думать об этом. Если он вернется,значит, мы все пленники… Значит, мы все обречены, все – грешные и праведные,мертвые и живые, убитые и убийцы…

– Ну, давай, давай же, уходи, прорывайся, – шептала я.

Наконец бот завернул за один из торосов и окончательноскрылся из виду.

– Все это ни к чему не приведет, – мрачно сказал Макс.– Он обречен. Добираться до людей по берегу – дохлый номер. Скоро у негокончится пища, а ночи на побережье… Нет, он не дойдет…

– Зачем ты так говоришь, Макс? – В голосе Карпикастояли слезы.

– Я говорю правду.

– Почему ты не отговорил его?

– Его отговоришь… Каждый выбирает то, что ему нравитсябольше. Мещеряков всю жизнь на льду, может быть, во льдах ему повезет…

– Ты же сам в это не веришь, – уличила Макса Карпик.Она умела чутко определять интонации.

– Ну и что, что я не верю. Главное, чтобы он верил…Пойдемте.

Он скрылся в чреве корабля первым. За ним потянулся Филипп.Мы остались на палубе втроем: я, Антон и Карпик. Каждый из нас ждал, когдадругой уйдет, ну и ситуация, глупее не придумаешь.

– Пойдем к папе, Ева… – решилась наконец Карпик. – Емуочень плохо, его нельзя надолго оставлять одного.

– Мне кажется, сейчас ему нужно побыть одному, –сказала я, и Антон посмотрел на меня с надеждой: сейчас мы отвяжемся отдевчонки, и он сможет хотя бы поцеловать меня.

– Ему нельзя быть одному. Это его убивает. – Онасказала это так по-взрослому, что я даже поежилась.