Артему в голову опять полезла всякая дрянь. Черные…Проклятые нелюди, которые, правда, в Артемовы дежурства попадались только одинраз, но напугался он тогда здорово, да и как не напугаться… Вот сидишь ты вдозоре… Греешься у костра. И вдруг слышишь — из туннеля, откуда-то из глубины,раздается мерный глухой стук — сначала в отдалении, тихо, а потом все ближе игромче… И вдруг рвет слух страшный, кладбищенский вой, совсем уже невдалеке…Переполох! Все вскакивают, мешки с песком, ящики, на которых сидели —наваливают в заграждение, наскоро, чтобы было где укрыться, и старший изо всехсил кричит, не жалея связок: «Тревога!», со станции спешит на подмогу резерв,на стопятидесятом метре расчехляют пулемет, а здесь, где придется принять насебя основной натиск, люди уже бросаются наземь, за мешки, наводят на жерлотуннеля автоматы, целятся, и, наконец, подождав, пока упыри подойдут совсемблизко, зажигают прожектор — и странные, бредовые черные силуэты становятсявидны в его луче. Нагие, с черной лоснящейся кожей, с огромными глазами ипровалами ртов… Мерно шагающие вперед, на укрепления, на людей, на смерть, вполный рост, не сгибаясь, все ближе и ближе… Три… Пять… Восемь тварей… И самыйближний вдруг задирает голову и испускает прежний заупокойный вой… Дрожь покоже, и хочется вскочить и бежать, бросить автомат, бросить товарищей, да все кчертям бросить и бежать… Направляют прожектор в их морды, чтобы ярким светомхлестнуть их по глазам, и видно, что они даже не жмурятся, не прикрываютсяруками, а широко открытыми глазами смотрят на прожектор и все размеренно идутвперед, вперед… И тут, наконец, подбегают со стопятидесятого, с пулеметом,залегают рядом, летят команды… Все готово… Гремит долгожданное «Огонь!» Разомначинают стучать несколько автоматов, и громыхает пулемет… Но черные неостанавливаются, не пригибаются, они в полный рост, не сбиваясь с шага, такжемерно и спокойно идут вперед… В свете прожектора видно, как пули терзаютлоснящиеся тела, как толкают их назад, они падают, но тут же поднимаются,выпрямляются — и вперед… И снова, хрипло на этот раз, потому что горло ужепробито, раздается жуткий вой. И пройдет еще несколько минут, пока стальнойшквал угомонит наконец это нечеловеческое бессмысленное упорство. И потом еще,когда все упыри уже будут валяться, бездыханные (да и дышат ли они?), недвижимые,разодранные на клочки, издалека, с пяти метров будут еще их достреливатьконтрольными в голову. И даже когда все уже будет кончено, когда трупы их ужескинут в шахту, все будет стоять перед глазами та самая жуткая картина, — каквпиваются в черные тела пули, и жжет широко открытые глаза прожектор, но онивсе также мерно идут вперед…

Артема передернуло при этой мысли. Да уж, лучше про них неболтать, подумал он. Так, на всякий случай.

— Эй, Андреич! Собирайтесь! Мы идем уже! — закричали им сюга, из темноты.

— Ваша смена кончилась!

Люди у костра зашевелились, сбрасывая оцепенение, вставая,потягиваясь, подбирая рюкзаки и оружие, причем Андрей захватил с собой иподобранного щенка. Петр Андреич и Артем возвращались на станцию, а Андрей сосвоими людьми, — к себе на стопятидесятый, ждать, пока и их сменят.

Подошли сменщики, обменялись рукопожатиями, выяснили, небыло ли чего странного, особенного, пожелали отдохнуть как следует и уселисьпоближе к огню, продолжая свой разговор, начатый раньше.

Когда все двинулись по туннелю на юг, к станции, ПетрАндреич горячо о чем-то заговорил с Андреем, видно, вернувшись к одному из ихвечных споров, а давешний бритый здоровяк, расспрашивавший про рацион черных,поотстал от них, поравнявшись с Артемом и пристроился так, чтобы идти с ним вногу.

— Так ты что же, Сухого знаешь? — спросил он Артема глухимсвоим низким голосом, не глядя ему в глаза.

— Дядю Сашу? Ну да! Он мой отчим. Я и живу с ним вместе, —ответил честно Артем.

— Надо же… Отчим… Ничего не знаю такого… — пробормоталбритый.

— А вас вообще как зовут? — решился Артем, определив, чтоесли человек расспрашивает про родственников, то это вполне дает и ему правозадать ему такой вопрос.

— Меня? Зовут? — удивленно переспросил бритый.

— А тебе зачем?

— Ну я передам дяде Саше… Сухому, что вы про негоспрашивали.

— Ах, вот для чего… передавай, что Хантер… Хантер спрашивал.Охотник. Привет передавал. — Хантер? Это ведь не имя. Это что, фамилия ваша?Или прозвище? — допытывался Артем.

— Фамилия? Хм… — Хантер усмехнулся.

— А что? Вполне… Нет, парень, это не фамилия. Это, как тебесказать… Профессия. А твое имя как? — Артем.

— Вот и хорошо. Будем знакомы. Мы наше знакомство, наверное,еще продолжим. И довольно скоро. Будь здоров! — и, подмигнув Артему напрощание, остался на стопятидесятом метре, вместе с Андреем.

Оставалось уже немного, издалека уже слышался оживленный шумстанции. Петр Андреич, шедший с Артемом, вдруг спросил у него озабоченно: —Слушай, Артем, а что это за мужик вообще? Чего он там тебе говорил?

— Странный какой-то мужик! Про дядю Сашу он спрашивал.Знакомый его, что ли? А вы не знаете его?

— Да вроде и не знаю… Он только на пару дней к нам настанцию, по каким-то делам, вроде бы Андрей его знает, ну вот он и напросился сним в дозор. Черт знает, зачем ему в дозор идти… Какая-то у него физиономиязнакомая…

— Да. Такую физиономию забыть нелегко, наверное, —предположил Артем.

— Вот-вот. Где же я его видел? Как его зовут, не знаешь? —поинтересовался Петр Андреич.

— Хантер. Так и сказал — Хантер. Пойди пойми, что это такое.

— Хантер? Нерусская какая-то фамилия… — нахмурился ПетрАндреич.

Вдали уже показалось красное зарево — на ВДНХ, как и набольшинстве станций, обычное освещение не действовало, и вот уже третий десятоклет люди жили в багровом аварийном свете. Только в «личных аппартаментах» — впалатках, комнатах, — изредка светились обычные электролампочки. А настоящий,яркий свет от ртутных ламп озарял лишь несколько самых богатых станций метро. Оних складывались легенды, и провинциалы с крайних, забытых богом полустанков,бывало, годами лелеяли мечту добраться и посмотреть на это чудо.

На выходе из туннеля они сдали в караулку оружие,расписались, и Петр Андреич, пожимая Артему на прощание руку, сказал:

— Ну, Артем, давай ка ты на боковую! Я сам еле на ногах, аты, наверное, вообще стоя спишь. И Сухому — пламенный привет. Пусть в гостизаходит.