В живых остались всего несколько человек, не женщины, нестарики и не дети — никто из тех, кого обычно спасают в первую очередь, а пятьздоровых мужчин, сумевших обогнать смертоносный поток. И только потомуобогнавших его, что стояли они с дрезиной на дозоре в южном туннеле, и заслышавкрики со станции, один из них бегом бросился проверить, что случилось. Станцияуже гибла, когда он увидел ее в конце перегона. Еще на входе он понял по первымкрысиным ручейкам, просочившимся на перрон, что случилось, и повернул былоназад, зная, что ничем он уже не сможет помочь тем, кто держит оборону станции,как его дернули сзади за руку. Он обернулся, и женщина с искаженным от страхалицом, тянувшая его настойчиво за рукав, крикнула ему, пытаясь пересилитьмногоголосый хор отчаяния: — Себя не жалко! Пусть он — живет! Спаси его,солдат! Пожалей!

И тут он увидел, что тянет она ему в своей руке — детскуюручонку, маленькую пухлую ладонь, и схватил эту ладонь, не думая, что спасаетчью-то жизнь, а потому, что назвали его солдатом, и попросили — пожалеть. И,таща за собой ребенка, а потом и вовсе схватив его под мышку, рванулнаперегонки с первыми крысами, наперегонки со смертью — вперед, по туннелю,туда, где ждала его дрезина с его товарищами по дозору, и уже издалека, метровза пятьдесят, крича им, чтобы заводили. Дрезина была у них моторизованная, однана десять ближайших станций такая, и только поэтому смогли они обогнать крыс.Они все мчались вперед, и на скорости пролетели заброшенную Дмитровскую, накоторой ютились несколько отшельников, еле успев крикнуть им «Бегите! Крысы!» ипонимая, что те не успеют уже спастись. И подъезжая к кордонам Савеловской, скоторой у них, слава Богу, было в тот момент мирное соглашение, они уже заранеесбавляли темп, чтобы при такой скорости их не расстреляли на подступах, принявза налетчиков, и изо всех сил кричали дозорным: «Крысы! Крысы идут!» и готовыбыли продолжать бежать, через Савеловскую, и дальше, дальше по линии, умоляяпропустить дозорных — вперед, пока есть куда бежать, пока серая лава не затопитвсе метро. Но к их счастью, оказалось на Савеловской нечто, что спасло и их, ивсю Савеловскую, а может, и всю Серпуховско-Тимирязевскую линию: они еще толькоподъезжали, взмыленные, крича дозорным о смерти, которую им удалось покаобогнать, но которая летела за ними по пятам, а те уже спешили, расчехляликакой-то внушительный агрегат на своем посту. Был это огнемет объемногопламени, собранный, наверное, местными умельцами из найденных частей,полукустарный, но невероятно мощный. И как только показались передовые крысиныеотряды, и все нарастая, зазвучал из мрака шорох и скрежет тысяч крысиных лап,дозорные привели огнемет в действие, и не отключали уже, пока не кончилосьгорючее. Ревущее оранжевое пламя заполнило туннель на десятки метров вперед, ижгло, жгло крыс не переставая, десять, пятнадцать, двадцать минут, и туннельнаполнился вонью, мерзкой вонью паленого мяса и шерсти, и диким крысинымвизгом… А за спиной дозорных с Савеловской, ставших героями и прославившимисяна всю линию, замерла остывающая дрезина, готовая к новому прыжку, а на ней —пятеро мужчин, спасшихся со станции Тимирязевская, и еще один спасенный имиребенок. Мальчик. Артем.

Крысы отступили. Их безмозглая воля была сломлена одним изпоследних изобретений человеческого военного гения. Человек всегда умел убиватьлучше, чем любое другое живое существо.

Крысы схлынули и обратной волной вернулись в огромноецарство, истинные размеры которого не были известны никому. И все этилабиринты, лежавшие на неимоверной глубине, были так таинственны и странны и,казалось бы, совершенно бесполезны для работы метрополитена, для осуществлениявсем известных его функций, что не верилось даже, несмотря на заверенияавторитетных людей, что все это были сооружено людьми, обычнымиметростроевцами.