«А дело тут вот в чем, — рассказывал Артему его отчим, —Сокольническая линия всегда была особая. Взглянешь на карту — сразу на неевнимание обращаешь. Во-первых, прямая, как стрела. Во-вторых, ярко-красногоцвета на всех картах. Да и названия станций там тоже — Красносельская, КрасныеВорота, Комсомольская, Библиотека им. Ленина, и Ленинские, опять же, Горы. И толи из-за таких названий, то ли по какой-то другой причине тянуло на эту линиювсех ностальгирующих по славному прошлому. И на ней особенно хорошо принялисьидеи возрождения советского государства. Одна станция официально вернулась кидеалам коммунизма и социалистическому типу правления, потом — соседняя, потом— соседи с другой стороны туннеля заразились революционным оптимизмом, скинулисвою администрацию, и пошло-поехало. Оставшиеся в живых ветераны, бывшиекомсомольские деятели и партийные функционеры, непременный люмпен-пролетариат,— все стекались на революционные станции. Сколотили комитет, ответственный зараспространение новой революции и коммунистических идей по всему метрополитену,под почти ленинским названием — Интерстанционал. Интерстанционал готовил отрядыпрофессиональных революционеров и пропагандистов, и засылал все дальше и дальшево вражий стан. В-основном, обходилось малой кровью, поскольку изголодавшиесялюди на бесплодной Сокольнической линии жаждали восстановления справедливости,которая, в их понимании, кроме уравниловки и не могла принять никакой другойформы. И вся ветка, запылав с одного конца, вскоре была охвачена багровымпламенем революции. Станциям возвращали старые, советские названия: ЧистыеПруды снова стали Кировской, Лубянка — Дзержинской, Охотный Ряд — ПлощадьюСвердлова. Станции с нейтральным названием ревностно переименовывали вочто-нибудь идеологически более ясное: Спортивную — в Коммунистическую,Сокольники — в Сталинскую, а Преображенскую площадь, с которой все началось — вЗнамя Революции. И вот эта линия, когда-то Сокольническая, но в массахназываемая красной, как принято было у москвичей все ветки между собой называтьпо цветам, совершенно официально стала Красной Линией.

Но дальше у них не пошло.

К тому времени, как Красная Линия уже окончательно оформиласьи стала предъявлять претензии на станции с других веток, чаша терпенияпереполнилась. И сколько ни обещали агитаторы и пропагандисты изИнтерстанционала электрификацию всего метрополитена, утверждая, что всовокупности с советской властью это и даст коммунизм (вряд ли ленинскийлозунг, бессовестно ими эксплуатируемый, был когда-либо более актуален), людиза пределами линии не соблазнялись на обещания, а интерстанционных краснобаевотлавливали и выдворяли — обратно, в Советское государство.

И тогда красное руководство определило, что пора действоватьрешительней. Что, если оставшаяся часть метро не занимается сама по себевеселым революционным огнем, ее можно и поджечь. Соседние станции,обеспокоенные усилившейся коммунистической пропагандой и подрывнойдеятельностью, тоже пришли к похожему выводу. Исторический опыт ясно доказывалим, что нет лучшего переносчика коммунистической бациллы, чем штык.

И грянул гром.

Коалиция антикоммунистических станций, ведомая Ганзой,разрубленной пополам Красной Линией и жаждущей замкнуть кольцо, приняла вызов.Красные, конечно, не рассчитывали на организованное сопротивление, ипереоценили собственные силы. Легкая победа, которой они ждали, не была виднадаже на горизонте.

Война была долгой, кровопролитной и изрядно потрепала и безтого немногочисленное население метро. Шла она без малого полтора года, исостояла большей частью из позиционных боев, но с непременными партизанскимивылазками и диверсиями, с завалами туннелей, с расстрелами пленных, с несколькимислучаями зверств и с той и с другой стороны. Это была настоящая война, свойсковыми операциями, окружениями и прорывами окружений, со своими подвигами,со своими полководцами, со своими героями и своими предателями. Но главной ееособенностью было то, что ни одна из воюющих сторон так и не смогла сдвинутьлинию фронта на сколько-нибудь значительное расстояние. Иногда, казалось, однимудавалось добиться перевеса, занять какую-нибудь смежную станцию, но противникнапрягался, мобилизовал дополнительные силы — и чаша весов склонялась вобратную сторону.

А война истощала ресурсы. Война отнимала лучших людей. Войнаизнуряла. И оставшиеся в живых устали от нее. Революционное руководствонезаметно сменило ее цели на весьма более скромные. Если вначале главнойзадачей революционной войны было распространение социалистической власти икоммунистических идей по всему метрополитену, то теперь уже хотели хотя бывзять под свой контроль (отбить у акул империализма) то, что почиталось у нихза святую святых — станцию Площадь Революции. Во-первых, из-за ее названия,во-вторых, из-за того, что она была ближе, чем любая другая станция метро, кКрасной площади, к Кремлю, башни которого все еще были увенчаны рубиновымизвездами, если верить немногим храбрецам, идеологически крепким до той степени,которая необходима была для безумного поступка — выбраться наверх, и посмотреть— как там Кремль. Ну и, конечно, там, на поверхности, рядом с Кремлем, и всамом центре Красной площади, находился Мавзолей. Было там тело Ленина, или еготам не было — не знал никто. Даже если оно и не было своевременно захоронено,оно должно было давным-давно разложиться без необходимого ухода. Но за долгиегоды советской власти Мавзолей перестал быть просто гробницей и стал чем-тосамоценным, символом преемственности власти. Именно с него принимали парадывеликие вожди прошлого. Именно к нему более всего стремились вожди нынешние. Ипоговаривали, что именно со станции Площадь Революции, из служебных еепомещений, шли потайные ходы — в секретные лаборатории при Мавзолее, а оттуда —и к самому гробу.

За красными оставалась станция Площадь Свердлова, бывшийОхотный Ряд, укрепленная и ставшая для них плацдармом, с которого и совершалисьброски и атаки на Площадь Революции.

Не один крестовый поход был благославлен революционнымруководством, чтобы освободить эту станцию и гробницу. Но защитники ее тожепонимали, какое она имеет значение для красных, и стояли до последнего. ПлощадьРеволюции превратилась в неприступную крепость. Самые жестокие, самые кровавыебои шли именно на подступах к этой станции. Больше всего народу полегло там.Были там и свои александры матросовы, открытой грудью шедшие на пулеметы, игерои, обвязывавшиеся гранатами, чтобы взорвать себя вместе со вражескойогневой точкой, и использование — против людей! — запрещенных огнеметов… И всетщетно. Отбивали на день, но не успевали закрепиться и погибали, и отступали наследующий, когда коалиция переходила в контр-наступление.