– Ваша реакция кажется мне несколько… необычной.

– Мои домочадцы вам не поверили? – Мики пристально смотрелна Калгари.

– Похоже, что так…

– Не просто похоже, так и есть. Если вы чуть-чутьпоразмыслите, то поймете, что в этом нет ничего необычного.

– Но почему? Какой в этом смысл? Ваша мать убита, братаосудили, а теперь выясняется, что он не совершал преступления. Вам бырадоваться, благодарить… Это же ваш брат!

– Он мне не брат. А она мне не мать.

– Что?

– Вы разве не знаете? Мы все приемыши. Все до единого. Мэри,старшую «сестру», удочерили в Нью-Йорке, а остальных нас – во время войны. Моя«мать», как вы ее называете, не могла иметь собственных детей. Вот она исоздала себе милую семейку из приемышей. Мэри, я сам, Тина, Хестер, Джако. Уют,роскошь, изобилие материнской любви! Кажется, под конец она сама забыла, что мыей не родные дети. Несчастья начались, когда она приютила Джако – своегодорогого маленького мальчика.

– Я об этом не имел представления, – признался Калгари.

– Потому и твердили как заведенный: «Ваша мать, ваш брат»!Джако был подлюгой!

– Но он не был убийцей, – решительно произнес Калгари.

Мики поглядел на него и кивнул:

– Хорошо. Вы так говорите… вы настаиваете. Джако ее не убивал.Очень хорошо… Но кто в таком случае убил ее? Вы об этом еще не думали, да?Тогда подумайте сейчас. Подумайте… и поймете, что вы для нас сделали.

Он повернулся и быстро вышел из комнаты.

– Вы очень добры, что снова приняли меня, мистер Маршалл, –вежливо произнес Калгари.

– Не стоит благодарности, – ответил юрист.

– Как вам известно, я съездил в «Солнечное гнездышко» иповидал семью Джека Эрджайла.

– Именно так.

– А теперь, надеюсь, хотите услышать подробности.

– Да, вы правы, доктор Калгари.

– Наверное, будет нелегко понять, зачем я снова пришел квам… Видите ли, дело приняло неожиданный оборот.

– Да, – сказал юрист, – весьма вероятно. – Голос его, пообыкновению, был сух и лишен эмоций, и все же в нем слышаласьзаинтересованность, побуждавшая Калгари продолжать разговор.

– Думаю, вы уже поняли, чем закончилось дело. Я приготовилсявыслушать с их стороны определенную порцию… как бы это сказать… естественныхупреков. Хотя моя контузия, полагаю, была проявлением воли Господней, тем неменее легко можно понять и простить недоумение этой семьи. Повторяю, яприготовился к этому и в то же время надеялся, что чувство благодарности – ведьимя Джека Эрджайла теперь очистится – подсластит горечь неприятных минут. Мои ожиданияне оправдались. Совсем не оправдались.

– Понимаю.

– Возможно, мистер Маршалл, вы ожидали подобного поворотасобытий? Помню, меня несколько обескуражила ваша позиция во время моегопредыдущего визита. Вы предвидели, какой прием меня ожидает?

– Вы еще не рассказали, доктор Калгари, какой прием вамоказали в доме Эрджайла.

Артур Калгари придвинул поближе свое кресло:

– Я полагал, что завершаю историю, предлагаю, так сказать,иное окончание уже написанному повествованию. Но мне дали почувствовать, далипонять, что я пишу не окончание, а начало новой, неизвестной главы, совершенноне похожей на предыдущую. Вы меня понимаете?

Мистер Маршалл нехотя кивнул.

– Да, – сказал он, – вы точно выразились. Я думал…предполагал… что вы не представляете всей сложности. Вы не ожидали такогоповорота, поскольку ничего не знали о подоплеке происшедших событий, если несчитать фактов, изложенных в судебных отчетах.

– Нет, нет, теперь я понимаю, очень хорошо понимаю. – ГолосКалгари дрожал от волнения. – Не облегчение они почувствовали, не трепетнуюблагодарность, но страх. Они испугались грядущего. Я прав?

– Я мог бы с вами согласиться, – осторожно заметил Маршалл.– Заметьте, я не высказываю свою точку зрения.

– А раз так, – продолжал Калгари, – я не имею прававернуться к своей работе с сознанием исполненного долга. Я связан с этим делом,отвечаю за то, что перевернул жизнь многих людей. Умывать руки в такой ситуациинепозволительно.

Юрист откашлялся:

– Забавная точка зрения, доктор Калгари.

– Я так не считаю. Нужно отвечать за свои действия, и нетолько за действия, но и за их результаты. Прошло два года, как я подобрал надороге юного путешественника. И оказался звеном в определенной цепочке событий.Чувствую, что не могу из нее вырваться.

Адвокат мерно покачивал головой.

– Прекрасно, – взволнованно продолжал Калгари. – Пусть этобудет забавно, если вам так нравится. Но я руководствовался не чувствами, асвоим сознанием. Моим единственным желанием было исправить то, чего я не смогпредотвратить. Но я ничего не исправил. Странно, но я усугубил страдания людей,которые и без меня достаточно настрадались. Только вот не пойму, почему таквышло.

– Да, вы этого не поймете, – медленно проговорил Маршалл. –Полтора года вы прожили вне цивилизованного мира. Вы не читали ежедневных газет,не следили за криминальной хроникой, не знали мельчайших подробностей жизниэтой семьи, о которых сообщалось в газетах. Возможно, вы бы и так их не прочли,но, живи вы здесь, думаю, не смогли бы об этом не услышать. Факты исключительнопросты, доктор Калгари, и не составляют тайны. В свое время они были оглашены.Вывод напрашивается сам собою. Если Джек Эрджайл не мог совершить преступления– а по вашим показаниям получается именно так, – тогда кто его совершил? Вопросвозвращает нас к обстоятельствам, при которых произошло преступление. Онослучилось ноябрьским вечером между семью и половиной восьмого в доме, где,кроме убитой, членов ее семьи и прислуги, никого не было. Дом был надежнозаперт, ставни закрыты. Следовательно, если кто-то зашел с улицы, значит, еговпустила сама миссис Эрджайл либо вошедший имел свой ключ, то есть, другимисловами, он был ей знаком. В некотором смысле это напоминает дело Бордена вАмерике, когда воскресным утром мистер Борден и его жена были убиты ударамитопора. Никто ничего не слышал, никто не видел, чтобы к дому подходилипосторонние. Вы понимаете, доктор Калгари, почему ваше известие не столькообрадовало, сколько расстроило домочадцев?

– Выходит, виновность Джека Эрджайла их устраивала? – враздумье проговорил Калгари.