– О да, – откликнулся Маршалл, – решительно устраивала. Непобоюсь показаться циником, но Джек Эрджайл был самым подходящим кандидатом нароль виновного в совершившемся преступлении. Он был трудным ребенком, порочныммальчиком, человеком необузданного темперамента. В семье его без конца прощали,жалели, нянчились с ним, уверяли друг друга и посторонних в том, что он насамом деле не виноват, объясняли все его психическим состоянием… Весьма удобноеоправдание!

– А теперь… – заикнулся Калгари.

– А теперь, – уточнил мистер Маршалл, – ситуация,разумеется, иная, совсем иная. Может быть, даже весьма тревожная.

Понимающе прищурив глаза, Калгари заметил:

– Вижу, что новость, сообщенная мною, вас лично тоже необрадовала?

– Должен признаться, да. Я огорчен. Дело, законченное ковсеобщему удовлетворению и закрытое… да, я подчеркиваю, именно ко всеобщемуудовлетворению… теперь надо начинать заново.

– Это официальное мнение? – спросил Калгари. – Хочу сказать,и полиция тоже считает, что дело должно быть пересмотрено?

– Несомненно, – ответил Маршалл. – Когда Джек Эрджайлединодушно был признан виновным, для чего суду потребовалось пятнадцать минут,дело завершилось, и полиция вздохнула с облегчением. А теперь, когда осужденногопосмертно реабилитируют, дело придется открывать заново.

– И полиция начнет новое расследование?

– Безусловно. Конечно, времени прошло порядочно, многое стех пор безвозвратно утрачено, и вряд ли можно будет получить какой-нибудьрезультат… Лично я в этом сомневаюсь. Может быть, кого-то из домашних изаподозрят. Может, разработают даже какую-нибудь версию. Но нелегко будетраздобыть конкретные доказательства.

– Понятно, – сказал Калгари, – понятно… Так вот что онаимела в виду…

– О ком вы говорите? – пробурчал юрист.

– Об одной девушке, – ответил Калгари, – о Хестер Эрджайл.

– Ах да, юная Хестер, – припомнил Маршалл и сразу жепоинтересовался: – Что же она вам сказала?

– Она говорила про невиновных, – ответил Калгари. – Сказала,речь идет не о виновных, речь идет о невинных. Теперь я понял, на что онанамекала…

– Не сомневаюсь, что поняли. – Маршалл пристально взглянулна Калгари.

– Она говорила то же, что вы сказали мне сейчас. Что в ихсемье вновь поселятся подозрительность и озлобленность…

– Навряд ли – вновь, – перебил его Маршалл. –Подозрительность пока что не посещала эту семью. С самого начала виновнымпосчитали Джека Эрджайла.

Калгари не обратил внимания на это уточнение.

– В семье поселится подозрительность, – повторил он, – иостанется в этом доме надолго… может быть, навсегда. В семье кто-то совершилпреступление, а кто именно, неизвестно. Члены семьи начнут коситься друг надруга – строить догадки… Да, хуже не бывает. Ведь они и сами не знают кто…

Наступило молчание. Маршалл одобрительно поглядывал наКалгари.

– Знаете, что ужасно… – взволнованно произнес Калгари, нескрывая переполнявших его эмоций. – Ужасно, что год сменяется годом, а тыживешь в неведении и с затаенной подозрительностью взираешь на близкого тебечеловека. Загубленная любовь, нарушенное доверие…

– Не слишком ли большую волю вы дали своей фантазии?

– Нет, – возразил Калгари. – Я не фантазирую. Простите меня,мистер Маршалл, но я лучше и точнее вас представляю ситуацию. И понимаю, какиемогут быть последствия.

Вновь наступило молчание, которое вновь нарушил Калгари:

– Это значит, что невиновный будет обречен на страдание… Аневиновный не должен страдать, страдать должен виновный. Поэтому я не имеюправа умывать руки, не могу удалиться со словами: «Я поступил правильно,сделал, что мог, – послужил справедливости». Мой поступок не сослужил добруюслужбу справедливости. Я не возложил тяжесть обвинения на преступника, нозапятнал подозрениями невинных.

– Кажется, вы немного преувеличиваете свою роль, докторКалгари. В ваших словах, несомненно, есть доля истины, но не пойму, что выможете сделать.

– Я и сам не пойму, – признался Калгари, – но хочупопытаться. Поэтому и пришел к вам, мистер Маршалл. Хотелось бы… думаю, я имеюна это право… узнать закулисную сторону дела.

– О, хорошо, – оживился мистер Маршалл. – Тут секретов нет.Могу представить вам любые факты, какие только пожелаете. Впрочем, и мнеизвестно немногое. Близких отношений с этой семьей у меня никогда не было. Нашафирма в течение ряда лет обслуживала миссис Эрджайл. Мы сотрудничали с ней вделе организации многочисленных фондов, обеспечивали юридическую защиту ееинтересов. Саму миссис Эрджайл, как и ее супруга, я знал довольно хорошо. Обатмосфере «Солнечного гнездышка», темпераментах и характерах людей, тампроживающих, знаю только из вторых рук, по рассказам миссис Эрджайл.

– Понимаю вас, – сказал Калгари, – но вот с чего я хотел быначать. Как мне известно, это не ее собственные дети. Они приемные?

– Именно так. Миссис Эрджайл, урожденная Рэчел Констам, –единственная дочь Рудольфа Констама, весьма состоятельного человека. Ее матьамериканка, тоже очень богатая женщина, имевшая собственные средства. РудольфКонстам всю жизнь занимался филантропией и с детства прививал дочери интерес кблаготворительности. Он и его жена погибли в авиационной катастрофе, и Рэчелиспользовала унаследованное от родителей состояние на организациюфилантропических мероприятий. Она вкладывала в них собственные деньги и самаучаствовала в работе многих организаций. Позже она повстречала Лео Эрджайла.Лео преподавал в Оксфорде, интересовался экономикой и социальными вопросами.Чтобы полностью понять миссис Эрджайл, надо учесть, что величайшей трагедией еежизни была неспособность иметь детей. Известно, этот недостаток омрачал жизньмногим женщинам. Она посещала разных специалистов и, когда поняла, что ей несуждено стать матерью, нашла способ облегчить свои страдания. Вначале онаудочерила девочку из нью-йоркских трущоб – сейчас это миссис Дюрант. МиссисЭрджайл всецело посвятила свою благотворительность детям. Накануне войны, в1939 году, она, использовав расположение министра здравоохранения, организовалаприют для детей и купила с этой целью дом, который вы посетили, – «Солнечноегнездышко».

– Тогда его называли «Змеиное гнездышко», – сказал Калгари.

– Да, да. Кажется, таково его истинное название. Хм,возможно, это более точное название, чем «Солнечное гнездышко». В 1940 году тамнаходилось примерно двенадцать-шестнадцать беспризорных детей, неэвакуировавшихся со своими семьями. Для этих детей она делала все. Им отвели роскошныйдом. Я возражал, полагая, что после нескольких лет войны детям будет тяжеловозвращаться из окружающей их роскоши в свои собственные дома. Она не считаласьс моим мнением, ибо была безгранично привязана к детям. Наконец ей захотелосьприютить у себя нескольких детей из наиболее трудных семей, а также сирот. Врезультате в семье оказалось пятеро детей. Во-первых, это Мэри, которая теперьзамужем за Филипом Дюрантом. Затем Майкл, который работает в Драймуте. ПотомТина, ребенок непонятно какой национальности. Наконец, Хестер и, разумеется,Джако. Они называли Эрджайлов отцом и матерью, получили хорошее образование,денег на это не жалели. Словом, условия жизни у них были самые благоприятные,они ни в чем не испытывали недостатка. Джек, или Джако, как его называли всемье, всегда доставлял одни лишь хлопоты. В школе он украл деньги, и егооттуда выгнали. На первом году в университете угодил в какую-то неприятнуюисторию, дважды чудом избежал тюрьмы. Темперамент имел необузданный. Однако всеэто вы уже, наверное, слышали. Дважды Эрджайлы по доброте душевной переводилина его счет деньги. Дважды он их вкладывал в дело, и оба раза предприятияпрогорали. После смерти Джако его вдова получила пособие, которое, кажется, досих пор ей выплачивают.