Мужчина в инвалидной коляске смотрел, как тщательно онаподбирала опавшие лепестки, и криво усмехался.

– Опять хлопочешь, – сказал он. – Каждому свое место, и всена своих местах.

Эти слова, сопровождавшиеся раздраженным смехом, не смутили,однако, Мэри Дюрант.

– Люблю аккуратность, – согласилась она. – Знаешь, Фил,чувствуешь себя скверно, если дом напоминает свинарник.

– Что ж, во всяком случае, я беспорядка не делаю, – произнесс горечью муж.

Вскоре после свадьбы Филипа Дюранта парализовало. Для Мэри,которая его обожала, он стал и ребенком и мужем одновременно. Ее властнаялюбовь временами приводила его в замешательство. Жена никак не хотела понять,что неуемная заботливость иногда довольно сильно утомляет мужа.

Он торопливо заговорил, видимо, боялся, как бы она опять непринялась охать и сочувствовать.

– Должен сказать, что новости, которые сообщил твой отец,требуют разъяснения! Столько времени пролетело! Как тут не нервничать?

– Я едва поняла, о чем идет речь… Это так неправдоподобно.Сперва я просто не поверила. Если бы такое сказала Хестер, а не отец, я быприписала все ее необузданному воображению. Ты ведь знаешь, что представляетсобой Хестер.

Лицо Филипа смягчилось. Он с нежностью произнес:

– Неистовое, страстное существо, ищущее всю жизнь невзгоды иумеющее их находить.

Мэри пропустила мимо ушей это замечание. Характеры другихлюдей не интересовали ее.

– Наверное, это все-таки правда? – продолжала она. – Ты недумаешь, что этот человек просто дал волю своей фантазии?

– Рассеянный ученый? Хорошо бы, если так, – проговорилФилип, – но, кажется, и Эндрю Маршалл отнесся к вопросу довольно серьезно. А«Маршалл, Маршалл и Маршалл» весьма солидная адвокатская фирма, да будет тебеизвестно.

– Что же все это означает, Фил? – спросила, насупившись,Мэри Дюрант.

– Это значит, – ответил Филип, – что Джако будет полностьюреабилитирован, если власти сочтут дело доказанным. А о другом, полагаю, и речьне идет.

– О, как хорошо, – вздохнула Мэри, – как славно.

Филип Дюрант снова рассмеялся горьким, язвительным смехом.

– Полли! – сказал он. – Ты уморишь меня.

Муж иногда называл ее Полли. Это имя абсолютно несоответствовало ее величественной внешности. Она с удивлением поглядела наФилипа:

– Не понимаю, что тебя развеселило.

– Ты так изящно выразилась. Словно торговка, расхваливающаяна базаре изделия деревенских недотеп.

– Но это и в самом деле славно! – еще более удивилась Мэри.– Теперь нет нужды делать вид, что все в порядке, и забывать о случившемся внашем доме убийстве.

– Ну, не совсем в нашем.

– Это практически то же самое. Все это нервирует и в высшейстепени удручает, когда за твоей спиной досужие языки перешептываются. Мерзостькакая-то.

– Но ты держишься молодцом, – возразил Филип. – Заморозишьболтунов ледяным взглядом своих голубых глаз, собьешь с них спесь и заставишьсамих себя устыдиться. Просто удивительно, как тебе удается скрывать своиэмоции.

– Противно это, крайне неприятно, – сказала Мэри, – но, какбы то ни было, он умер, и разговорам конец. А теперь… теперь, полагаю, снованачнут ворошить старое. Устала я.

– Да, – задумчиво протянул Филип. Он вздрогнул, на лицемелькнула гримаса страдания. Жена подскочила к нему:

– Тебе нездоровится? Подожди. Дай поправлю подушку. Вот так.Теперь лучше?

– Тебе бы в больнице сиделкой работать.

– Меньше всего хотела бы ухаживать за другими людьми. Толькоза тобой.

Это были простые, безыскусные слова, но под ними таиласьглубокая бездна невысказанного чувства.

Зазвонил телефон. Мэри подошла к нему, сняла трубку.

– Это Мики, – пояснила она Филипу. – Да… Мы уже слышали.Отец звонил… Хм, разумеется… Филип говорит, что, если юристы найдутдоказательства убедительными, все будет хорошо. В самом деле, Мики, не понимаю,чем ты так огорчен… Не считаю себя идиоткой… Мики, я действительно не думаю,что ты… Алло! Алло! – Мэри нахмурилась и опустила трубку. – Он не захотелразговаривать. В самом деле, Филип, я не понимаю Мики.

– Чем именно он тебя огорчил?

– Хм, он будто взбесился. Назвал меня идиоткой, сказал, чтоя не задумываюсь о последствиях. К черту! Так и сказал. Но почему? Не понимаю.

– Испугался, наверное, а? – в раздумье произнес Филип.

– Но почему?

– Хм, знаешь, он прав. Последствия неизбежны.

Мэри окончательно растерялась:

– Думаешь, снова всколыхнется интерес к этому делу? Конечно,я рада, что имя Джако больше не замарано, но тошно делается, когда народ языкираспускает.

– Не в том дело, что соседи скажут. Есть вещи и поважнее.Полиция заинтересуется, вот!

– Полиция? – всполошилась Мэри. – Им-то что за дело?

– Моя дорогая девочка, подумай, – сказал Филип.

Мэри медленно подошла к нему, присела рядом.

– Понимаешь, преступление оказывается нераскрытым, –подсказал ей Филип.

– Станут ли они из-за этого беспокоиться? Столько временипрошло!

– Приятно лелеять иллюзии, – иронически заметил Филип, – нобоюсь, дело дрянь.

– Ведь они сами напутали… возвели на Джако напраслину…захотят ли начать все снова?

– Они-то, может, и не захотят – но будут обязаны! Закон естьзакон.

– О, Филип, уверена, ты ошибаешься. Поговорят немного, наэтом все и закончится.

– А жизнь наша будет счастливой и безмятежной, – поддразнилее Филип.

– Почему бы и нет?

– Не так все просто. – Он покачал головой. – Твой отец прав.Нужно всем собраться и посоветоваться. И пригласить Маршалла.

– Считаешь, что надо поехать в «Солнечное гнездышко»?

– Да.

– Но мы не можем.

– Почему?

– Это неосуществимо. Ты болен и…

– Я не болен, – раздраженно произнес Филип. – Я достаточноздоров и крепок. Ноги вот только отказали. А дай мне подходящий транспорт, я идо Тимбукту доберусь.