Прервавшийся на минуту, чтобы налить ему в эмалированнуюкружку кипятка, пожилой караульный продолжил свой рассказ: — Так вот… Мне тогдапоручили следить за радиоэфиром. Все надеялись сигнал из правительственныхбункеров за Уралом поймать. Да только напрасно старались, по стратегическимобъектам они в первую очередь ударили. Тут тебе и Раменкам хана, и всемзагородным дачам с их подвалами на тридцать метров в глубину хана… Раменки,они, может, и пожалели бы… Они по мирному населению старались не очень-то…Никто же тогда не знал, что это война — до самого конца, когда уже все равно.Так вот, что я говорю-то… Раменки они может и пожалели бы, но там рядомкомандный пункт находился, и вот они в самую маковку и всадили… А ужгражданские жертвы — это, как говорится, сопутствующий ущерб, извините. Но покаеще в это не верил никто, начальство посадило за эфиром следить, там рядом сАрбатской в бункере. И поначалу много чудного ловил… Сибирь молчала, затодругие отзывались. И подводные лодки отзывались, стратегические, атомные.Спрашивали, бить или не бить… Люди не верили, что Москвы больше нет. Капитаныпервого ранга прямо в эфире как дети рыдали. Странно это, знаешь — когдапрожженные морские офицеры, которые за всю жизнь и слова одного цензурного несказали, плачут, просят поискать, нет ли среди спасшихся их жены, дочерей…Пойди поищи их тут… А потом — все по-разному: кто говорил, все теперь, ненашим, так и не вашим, пропади оно к чертям, и уходили к их берегам — весьбоекомплект разряжать по городам. А другие — наоборот, решали: раз уж все равновсе летит в тартарары, больше и воевать смысла не имеет. Зачем еще людейубивать? Только это уже ничего тогда не решало. И тех, кто за семью отомститьрешил, хватило. А лодки еще долго отвечали. Они там по полгода под водой, надежурстве находиться могли. Кого-то, конечно, вычислили, но всех найти немогли. Вот уж наслушался историй, до сих пор как вспомню — дрожь по коже. Но явсе не к этому. Поймал я однажды экипаж танка, который чудом при ударе уцелел —перегоняли они свою машину из части, или еще что-то… Там же новое поколениебронетехники от радиации защищало. И вот как их было там трое человек в этомтанке, так и пошли они на полной скорости от Москвы на восток. Проезжали черезгорящие деревни, баб с собой каких-то подобрали — и дальше, на заправках солярызальют, и снова в дорогу. Забрались в какую-то глухомань, где уже и бомбить-тонечего было, тут у них наконец горючее и вышло. Фон радиационный и там,конечно, был — будь здоров, но все же не такой, как рядом с городами. Разбилиони там лагерь, танк на пол-корпуса в землю вкопали — вышло у них вродеукрепления. Палатки рядом поставили, потом со временем землянки вырыли,генератор ручной устроили для электричества, и довольно долго так жили, вокругэтого танка. Я с ними года два чуть не каждый вечер разговаривал, все дела ихсемейные знал. Сначала у них спокойно все было, хозяйство завели, дети у двоихродились… почти что нормальные. Боеприпасов у них хватало. Они там всякогонасмотрелись, такие твари из лесу выходили, что он и описать-то их как следуетне мог, этот лейтенант, с которым мы говорили. А потом пропали они. Я еще сполгода их поймать пытался, но что-то у них случилось. Может, генератор илипередатчик из строя вышли, а может, боеприпасы кончились… — задумчиво добавилкараульный. — Ты про Раменки говорил, — вспомнил его напарник, — что ихразбомбили, и я подумал: вот сколько здесь уже служу, никто мне про Кремльсказать не может: как же так вышло, что он целым остался? Почему его нетронули? Вот уж там должны быть бункеры так бункеры… — Кто тебе сказал, что нетронули? Еще как тронули! — заверил его тот. — Его просто разрушать не хотели,потому что памятник архитектуры, ну заодно и новые разработки на нем испытали.Вот и получили мы… Уж лучше бы они его мегатоннами сразу стерли, — он сплюнулна землю и замолчал.

Артем сидел тихонько, стараясь не отвлекать ветерана отвоспоминаний. Редко когда ему удавалось услышать столько подробностей о том,как это происходило. Но пожилой караульный замолчал, задумавшись о чем-тосвоем, и в конце концов он, подождав, решился задать вопрос, который его ираньше уже занимал: — А ведь в других городах тоже метро есть? Ну было, покрайней мере, я слышал. Неужели больше нигде людей не осталось? Вы когдасвязистом работали, никаких сигналов не принимали? — Нет, ничего не было. Ноты, парень, прав, в Ленинграде, к примеру, должны были люди спастись, у нихстанции в метрополитене глубоко залегали, некоторые еще даже глубже, чем у настут. И устроено было так же. Помню, я туда ездил, когда молодой еще был. У нихтам на одной линии выходов на пути не было, а стояли такие здоровенные железныеворота. Поезд приедет — и створки и у них вместе с дверями поезда открываются.Меня это очень тогда удивило, помню. Сколько не спрашивал — никто толкомобъяснить не мог, зачем оно так устроено. Один говорит — чтобы от наводнениязащищало, другой — при строительстве на отделке сэкономили. А потомпознакомился с метростроевцем одним, и он мне рассказал, что они пока эту линиюстроили, у них половину строительной бригады кто-то сожрал, да и в другихбригадах тоже самое творилось. Только кости находили обглоданные и инструменты.Населению, понятное дело, ничего не сообщили, но двери эти чугунные по всейлинии поставили, от греха подальше. А ведь это еще когда было… Что уж там отрадиации началось, и представить себе трудно.

Разговор оборвался: к заставе подошел Мельник и с ним ещеодин человек — невысокий и кряжистый, с обросшей короткой бородой массивнойчелюстью и глубоко посаженными глазами. Оба были уже в защитных костюмах и сбольшими рюкзаками за плечами. Мельник молча осмотрел Артема и поставил ему подноги большую черную сумку, и жестом указал ему на армейскую палатку.

Артем скользнул внутрь и, расстегнув молнию на сумке, достализ нее черный комбинезон вроде того, что был надет на Мельника и его напарника,необычный противогаз с широким обзорным стеклом и двумя фильтрами по бокам,высокие шнурованные ботинки и, главное — новый автомат Калашникова с лазернымцелеуказателем и складным металлическим прикладом. Это было оружие совершенноособенное, похожее Артем видел только у элитных подразделений Ганзы,патрулировавших линию на мотовозах. На дне лежал длинный фонарь и круглый шлем,обитый снаружи тканью.